В порту кипела напряженная деловая жизнь. Маленькие юркие буксиры суетились возле огромных неповоротливых электроходов, выводя их из порта на внешний рейд.
За последние три года Диксон привык уже к оживленной ночной жизни и деятельности, но такого скопления кораблей в порту и такой напряженной работы здесь еще не бывало.
В черное тусклое небо высоко взвивались разноцветные ракеты, гремели музыка и разноголосые гудки кораблей, далеко разносились «ура» и прощальные крики толпы на набережной, когда залитый светом «Майор Комаров» тихо отваливал от набережной и выходил в море, чтобы стать во главе каравана.
Сдав вахту, штурман-практикант флагманского корабля Вадим Денисов спустился к себе в каюту. Ему уже исполнилось девятнадцать лет. Он был высок и широкоплеч; густые черные волосы курчавились под околышем его фуражки.
Входя в каюту, Вадим заметил под отверстием трубы пневматической почты белые квадратики радиотелеграмм. Однако он сначала не торопясь умылся, сменил форменною куртку на свободную домашнюю, привел себя в порядок и лишь после этого вскрыл телеграммы. Пробежав глазами их ровные строчки, он улыбнулся и, потирая рукой подбородок, на минуту задумался. Затем, спрятав телеграммы в карман, он вышел из каюты и, пройдя мягко освещенный, устланный ковровой дорожкой коридор, поднялся по внутреннему трапу на следующую палубу. Он подошел к двери, на которой была прибита золотистая дощечка с синей эмалевой надписью: «Начальник экспедиции».
Вадим постучал, дверь отодвинулась в сторону и скрылась в переборке. Из просторной приемной каюты он прошел в соседнюю — кабинет. Там за рабочим столом сидел Лавров, разбирая радиотелеграммы.
— А! Вадим, здравствуй! — произнес он, бросив быстрый взгляд на юношу и продолжая работу. — Садись. Ну, как дела? Мы с тобой больше суток не видались.
— С самой Амдермы, — ответил Вадим усаживаясь. — То я на вахте, то ты занят. А знаешь, Сергей, я привел корабль в Диксон без единого замечания или поправки со стороны штурмана. Прямо к маяку. Когда показались огни, Степан Васильевич только кивнул и сказал: «Хорошо!» Он ведь неразговорчив и довольно скуп на похвалы…
Легкая краска показалась на лице Вадима, его черные глаза заблестели, губы тронула счастливая улыбка.
— Молодец! Рад за тебя, — сказал Лавров и подал Вадиму несколько развернутых листков радиотелеграмм. — Поздравительные от Иры, Хинского и Ивана Павловича…
— Ну, это официальные, торжественные, — сказал, усмехаясь, Вадим, быстро прочитав радиотелеграммы и вынимая свои из кармана. — А вот у меня потеплей и интереснее… Ира сообщает, что семнадцатого декабря — значит, через семь дней — она вылетает с Митюшкой из Москвы во Владивосток. Она хочет воспользоваться отпуском и встретить Новый год с нами. Вот, читай…
Синие глаза Лаврова засветились радостью.
— Ах, плутовка! — засмеялся он, вырывая листок у Вадима. — А мне об этом ни слова! И малыша привезет! Ну какая славная, милая сестра у тебя, Вадим!…
Вадим звонко расхохотался.
— Да, во всяком случае не хуже твоей жены! Нелегко мне было воспитать такую… Принимаю благодарность…
— Есть, товарищ штурман дальнего плавания! Благодарность за мной. Получай задаток… — Лавров выдвинул ящик стола и начал рыться в нем. — Хотел тебе все вручить во Владивостоке, но вынужден часть отдать раньше… В благодарность за приятный сюрприз… Вот!
Он вынул из ящика футляр из пластмассы прекрасной работы и открыл его. В футляре покоилась темная курительная трубка.
— Вот, будущий морской волк, — сказал Лавров, подавая Вадиму подарок, — грей нос и вспоминай мороз. И еще, для начала карьеры, пачка ароматнейшего безникотинного табака. Не одобряю твоей привычки, но, как видишь, мирюсь. Тем более что теперь, с появлением новых табаков, ни себе, ни окружающим вреда не приносишь. Ну, а остальное — во Владивостоке…
— Спасибо, Сергей. Очень скучно на вахте без трубки. А Иру я попрошу почаще доставлять тебе сюрпризы, но только через меня…
Оба рассмеялись.
— Ишь ты! Разохотился, — сказал Лавров.
— А что — остальное? — с любопытством спросил Вадим.
— Остальное — только во Владивостоке, по окончании рейса. И не приставай, пожалуйста…
— Есть не приставать, товарищ начальник!… А наш безопасный капитан опять, значит, в Баку. Что-то он зачастил туда.
— Ну, капитан государственной безопасности Лев Маркович Хинский безопасен далеко не для всех… Кое-кто должен с ним держать ухо востро…
— Ой, боюсь, привезет он из Баку третий орден… — сказал Вадим.
— Да, — улыбаясь, продолжал Лавров, — на этот раз наш Лев Маркович привезет из Баку особую награду…
— Какую же это? — недоумевал Вадим.
— Жену привезет! — расхохотался Лавров. — Он мне уже давно говорил, что встретил замечательную девушку в Баку и что она, вероятно, самая милая девушка в мире… Впрочем, он при этом оговорился: если, конечно, не считать Ирину Васильевну. Но я ему не верю. В глазах любящего любимая женщина всегда самая лучшая и единственная во всем мире… У тебя есть на этот счет какое-либо мнение?
Вадим густо покраснел и отвел глаза в сторону: перед ним вдруг возникла русая головка Нади, дочери Ивана Павловича…
— Не знаю… — пробормотал он. — Мне кажется, что ты прав.
— Тем лучше. А еще лучше, когда такими же глазами человек смотрит на свою жену в течение долгих-долгих лет совместной жизни. Ну, Димочка, иди к себе, Я с тобой заговорился, а у меня еще уйма работы.
— Ухожу, ухожу, Сергей, — вскочил с кресла Вадим. — Одно только слово. Ты будешь отвечать Ивану Павловичу?
— Я с ним сегодня говорил по телевизефону. Он нас ожидает на своем ледоколе в Амбарчике, у входа в Чукотское море. Там увидимся с ним и поговорим подробнее.
— Ну, прощай. Спокойной ночи…
***
Караван шел на восток. Длинной цепочкой огней он растянулся на несколько километров. Спокойная ясная погода сменялась бурями, дожди и туманы — снегопадами. Иногда суровый норд приносил с собой колючий мороз, но не надолго. Он уже ничего не мог изменить случайными вспышками своей ярости.
Изредка встречались небольшие айсберги, оторвавшиеся от ледников Северной Земли, не везде еще отступивших от моря в глубь острова под действием общего потепления. Встречались и ледяные поля, случайно прорвавшиеся через пояс Гольфстрима из Центрального бассейна Ледовитого океана. Но чувствительные радиолокаторы обнаруживали заранее эти огромные массы льда, и суда обходили их.
На мелководьях, среди подводных скал и рифов, в узких проливах архипелагов, путь указывал двойной ряд мощных подводных прожекторов, укрепленных якорями на дне. Корабли шли словно по световой дороге, и казалось, что они парят подобно легким дирижаблям над прозрачными глубинами вод. Однажды на обширном мелководье караван встретил айсберг, севший рядом с прожектором на мель. Айсберг был пронизан красными лучами и сиял в темноте, как гигантский рубин.
Задев подводный прожектор, айсберг выключил в нем белую лампу и включил красную. Одновременно из нижней части прожектора автоматически вырвался рои воздушных шаров с горящими внутри красными лампочками. Шары облепили айсберг со всех сторон, а один из них, самый большой и на самом длинном тросе, высоко парил в воздухе.
Таким образом, айсберг превратился в огромный, далеко заметный маяк, предупреждавший о своем присутствии и предостерегавший от приближения к себе.
Навстречу кораблям то и дело попадались суда, идущие на запад. Они дружески гудели, приветствуя караван, каждый корабль отвечал им, и долго в темноте звучала эта перекличка невидимых и незнакомых друзей, пока не замирала, словно растворившись в ночи.
После Диксона караван должен был зайти в три пункта, расположенные на побережье: порт Челюскин, Тикси-порт и Амбарчик, чтобы взять срочные грузы и пассажиров.
Многотысячное население этих заполярных городов торжественно встречало караван, открывавший великий путь в будущее всему Советскому Заполярью.
