Длинным ногтем Эрликон выковырнул застрявший между зубами ветчинный хрящ и щелчком отправил его в проем наклоненной над подоконником рамы. Завтрак. Яичница с беконом, кофе, тосты, еще какая-то дрянь вроде мусса. «Томпсон-отель», Стимфал. Да, да, снова «Томпсон», снова чужой, постылый Стимфал. А какой город ему родной? Такого нет. Чушь какая.
Двойной люкс, время — 10.08. Оказывается, отсюда, с верхних этажей, видно море — ну, пусть не море, а кусочек синего горизонта, а море это или уже небо — не разобрать. Какое мне дело, думал Эрлен, какая разница? Холодно только, дует, скоро ноябрь, скоро зима. Он допил кофе, потом закурил. Джон тоже хорош — кури поменьше. Кто, спрашивается, научил?
После третьего этапа Эрликон переменился, пожалуй, еще сильнее. Два месяца назад ему исполнилось двадцать пять, и на двадцать пять он и выглядел. Теперь же он приблизился к тому типу уже не очень молодого человека, которому еще не решаются дать больше тридцати, но охотно дают двадцать девять. Седина окончательно стала сединой, под глазами и над глазами наметился рельеф, а во внешних уголках рта залегли две аккуратные морщины. На лбу вздулась вертикальная вена со свинячьим хвостиком влево, если смотреть в зеркало, а из-под носа к верхней губе прошла основательная складка, придающая сходство со злодеем из дешевого комикса.
Засыпал он с трудом и спал плохо, в основном при помощи снотворных, в руках часто проскальзывала дрожь, но самое противное — треклятое сердце продолжало чудить, перехватывалось вдоль и поперек, сковывая левую руку и постреливая через ключицу — вот уж пакостное ощущение. Ему сделали все анализы, и послезавтра Дж. Дж. ведет его к какому-то светилу. А сегодня… Сегодня предстоит встреча с Ингой.
Эрлен внушал и себе, и Кромвелю, что именно ожидание этой встречи и удерживает его в Стимфале, вообще же послетурнирный маршрут вышел, против ожиданий, самым незамысловатым.
Вон лежит у стены в полузадернутом на «молнию» коробе кубок Серебряного Джона — взять бы кувалду и расплющить его в блин. Выяснилось, что раздражение и усталость куда более живучи, нежели раскаяние. Я обокрал Эдгара, думал Эрликон, и в итоге ничего не получил, но черт с тобой, Эдгар Баженов, мне тебя не жалко, мне и самого себя не жалко.
Кто выиграл, так это Бэклерхорст. Его недоброжелатели в «Дассо» полетели, как пешки с доски; пожал руку, чек с астрономическим гонораром, специальная премия, что-то там от летной ассоциации и заполненный контракт на чемпионат мира — Эй-Ти-Эй. Феодал чувствовал себя в атмосфере журналистского психоза как нельзя лучше. Черт с тобой, Шелл, будущий президент «Дассо».
Выиграл Кромвель — маршал развлекся на всю катушку. Загипсованный Баженов сказал репортерам: «Для меня он, — со зловещей двусмысленностью Эдгар не назвал имени, — всегда был лучшим пилотом за всю историю, и я никогда не нуждался в доказательствах его мастерства — даже в таких».
Вот они и выиграли. А на его долю выпали отупение, раздражение да необходимость отругиваться от журналистов. Эрлен так и не сказал им ни единого слова. В его положении следовало запить, но от спиртного ему становилось откровенно плохо.
Зато Дж. Дж. и Вертипорох, и не без участия Шейлы, своего не упустили и, начиная прямо с «Терминала», ударились в дичайший загул. В корабль рейсом на Стимфал механика занесли на носилках, да и пребывавший с ним в контакте маршал тоже слегка расплылся и несколько утратил человеческий облик в схватке с зеленым змием. Эрликон грустно следовал за отяжелевшими товарищами — он еще не мог решить, куда ему лететь, а в Стимфале, как он знал, у Шейлы были какие-то дела. Всех троих, как и в том, первом полете с Земли, поместили в госпитальном отсеке — Эрлен попросил, ему ныне отказа ни в чем не было, а Одихмантий нуждался в медицинском контроле по причине близости к белой горячке. Эрликон заглянул навестить очумелый экипаж, и тут у них с маршалом состоялся один из самых странных и неприятных разговоров.
Вертипорох в полубессознательном состоянии, в окружении Шейлы и Кромвеля, почему-то лежал в зубоврачебном кресле, видимо окончательно сраженный той титанической битвой, которую вели у него в крови антиалкогольные препараты и виски всех сортов и концентраций, с откинутой головой и открытым ртом, и чередовал тоненький посвист с фыркающим храпом.
— Эй, механик, — обрадовался Дж. Дж. — Брось хрюкать, гляди, пилот пришел! Механик!.. Эх… — И пояснил: — Мы здесь только что очень весело играли в ракетную атаку на Пиредрову задницу… хрящеватую… кумулятивными снарядами тандемного типа, простыми-то не возьмешь, и вот не успели зайти на «восьмерку», как механик — фьюить! — стопроцентное снижение тепловизионной контрастности ландшафта. Комплексный отказ. Садись, поддержи компанию. По наперстку и зайдем на отстрел задницы Скифа… Дело нешуточное, она ведь у него бронированная, с динамической защитой…
Шейла рефлекторно прижала бутылку к животу:
— Эрлену… нельзя. Джон, прекрати.
Эрликон тоже сморщился:
— Джон, я не хочу о Скифе.
— Ну нет, почему же? — Кромвель пересел, устраиваясь поудобнее, но так, чтобы не потерять химической связи с Одихмантием. — Ты не суди Скифа строго. Знаешь, ведь он тебя любит. По-своему. Просто у него оригинальный взгляд на педагогику… Вот признайся, перед первым этапом ты хотел покончить с собой?
Эрликон лишь замычал от отвращения — он без труда сообразил, о чем пойдет речь. Еще одна тошнотворная разгадка его печальных тайн.
— Не надо, юноша, считать роботов слепыми. Он решил, что тебе не повредит маленькая встряска… для освежения взгляда на жизнь. И согласись, он спас тебе эту жизнь. Его люди подставили тебе в двигатель такую штучку, а в компьютер всадили соответствующий вирус. Вот бедняга не ожидал, что из этого выйдет! Шейла, виски для пилота.
За время своей педагогической деятельности Кромвель в значительной степени успел отучить экипаж от употребления стаканов, так что бдительная Шейла отняла «гордоновского вепря» от самых Эрленовых уст.
— Я знаю теперь, почему ушел из Контакта мой отец, — сказал Эрлен. — Весельчак Дин. Он просто не выдержал.
— Не болтай глупостей, — посоветовал Дж. Дж. — Никакого Контакта ты пока в глаза не видал. Тебе приоткрыли самый краешек игры, чуть-чуть показали правила. Тебе повезло, сейчас ты знаешь, как играть.
Но виски уже затронуло Эрликона.
— Скиф избавился от отца, — прошептал он, — избавится и от тебя, Джон. Знаешь, что он сделает? Воскресит Шарквиста, твоего покойного шефа, великого диктатора. Каково тебе придется, а?
Однако удивить маршала — хоть пьяного, хоть трезвого — было невозможно.
