Всё бы это выглядело довольно комично, если конечно, кошмары могут быть комичными. А это был самый настоящий кошмар, разве что пока - без всех сопутствующих атрибутов, вроде обещанной расчленёнки.
- Что сучка, далеко не уехала? - Самсон харкнул ей под ноги. - Я тебе лично глотку перехвачу, когда время придёт. Тварь белобрысая.
Он замолчал, повинуясь жесту крепыша, который если и не был здесь самым главным, то, несомненно - имел некий авторитет.
- А как вспомню... - Фюрер ностальгически закатил глаза к потолку. - Раньше чего только не было, в поисках пропитания. Стрельба, засады, прочие несуразности... А сейчас пара человек в кустиках, с нехитрым инвентарём - и полный ажур. Никаких тебе накладок и непредвиденных обстоятельств, вроде ручного гранатомёта, у ветхих с виду проезжающих... Помнишь, Вертел, два года назад, мужичка на "Патриоте"? Вот канитель была, вспоминать тошно. С виду, козявкой перекрестишь - он и зачахнет окончательно и бесповоротно, а сколько крови свернул, уй бли-ин...
Долговязый Вертел мрачно покивал. Неизвестный Книжнику мужичок, похоже преизрядно потрепал ряды кодлы, потому что рожа у Вертела преисполнилась самой, что ни на есть - вселенской тоски, густо замешанной на неподдельной злобе.
- А уж какое пошлое название придумали-то! - Веко крепыша задёргалось вдвое чаще. - "Зайти - не выйти". Это у кого же, хотелось бы знать - такая убогая фантазия? У нас все заходят, и выходят тоже. Выход, правда, на редкость однообразный, но это тут уж без права выбора. Как мать-природа распорядилась, так тому и быть.
Четвёрка снова зашлась в приступе хохота, на этот раз - довольно продолжительном.
- Да не дёргайся ты! - Отсмеявшись, Фюрер подошёл к Лихо вплотную. - Басмач у нас мастер узлы вязать, у него ещё никто не выскальзывал. А вот расслабиться - советую. Удовольствие получать всё же придётся... Мы, ребята незамысловатые, хотя и людоеды. Человечинку уважаем. Едим, жрём, наворачиваем за обе щёки, трескаем, хомячим. Одним словом - потребляем в своё удовольствие. Хотя мы много чего кушаем, но вот предпочтение отдаётся тому мясцу, которое умеет складывать два и два, и обычно норовит доказать нам - что от него, у нас непременно случится несварение желудка. Чего - как-то не случалось: вот такое расхождение теории и практики... Но и с женщинами во всех смыслах общаться не брезгуем, мужское начало требует.
Он начал расстёгивать на блондинке штаны, насвистываю какую-то мелодию, и с ублюдочной насмешечкой, глядя ей прямо в лицо.
- Басмач - полезный член общества. - Дополнительно сообщил он, стягивая штаны вниз, и развязывая одну верёвку. - Привязывает каждую ногу - по отдельности. Удобно. Одну отвязал, и пользуйся без проблем. Вот сейчас ты и поймёшь все превосходства этого метода. Ах, как я тебя трахать буду, ты даже не представляешь... Сука, мразь!
Он яростно ударил Лихо по щекам, наотмашь, со всей силы. Добродушный балагур куда-то пропал, и вместо него появилась опасная тварь, наслаждающаяся своей властью над беспомощной жертвой.
Ударил ещё раз, и ещё. Голова блондинки моталась из стороны в сторону, на её кресте не имелось никаких зажимов, вроде того, в котором находилась голова Книжника. Кровь из разбитого носа закапала на грязный пол, покрытый: как только сейчас заметил очкарик - тёмными разводами, похожими на высохшую кровь. И, учитывая признание Фюрера - озвучившего свои пищевые пристрастия: ею и являвшейся.
Сзади кто-то яростно замычал, скорее всего Шатун, но желанного звука ломающегося креста, очкарик так и не услышал. Громила был очень силён, но он не был суперменом, способным сделать что-то, выходящее за рамки его возможностей. Оставалось только покориться судьбе, и ждать, что же будет дальше. Хотя почти стопроцентный расклад, уже был обрисован: и надеяться на чудо...
Сзади, со стороны входа в помещение, раздался высокий крик, наполненный непередаваемым ужасом, как будто с кого-то заживо сдирали кожу, при этом опаляя освобождённые от неё места - сильной струёй огня! Фюрер замер в нелепой позе, с наполовину снятыми штанами. Остальные быстро переглянулись, на их физиономиях было отображено самое натуральное недоумение, пока ещё не успевшее смениться страхом. Вертел с "тусклым" Басмачом, бросились ко входу; долговязый на ходу начал вытаскивать торчащий сзади за поясом "Глок".
В ноздри Книжника резко ударил какой-то незнакомый запах, пряный, устойчивый. Первый крик поперхнулся, заткнулся: сопровождаясь каким-то непонятным, влажным треском. Словно вопящему, с размаха вбили в глотку затычку: самую малость - превосходящую размеры ротового отверстия. Запах усиливался, становясь почти невыносимым, резким...
Очкарик замер, боясь пошевелиться. Сзади, одновременно заорали в два голоса, и Книжник с самыми смешанными чувствами, узнал в них голоса Вертела и Басмача. Фюрер, выставив вперёд ладони, и уронив штаны на пол, попятился. Упал, запутавшись в одежде и, пополз к дальней стене, отчаянно подвывая. Опасная тварь исчезла, и на его лице теперь красовалось выражение, которое бывает у человека, узревшего нечто, выходящее за пределы его понимания. И, с небрежно наляпанной на этом самом явлении - бирочкой "Скорая Смерть". Страшная смерть. Одна штанина сползла напрочь, и брюки волочились за ним, таким же комичным элементом, нисколечко не соответствующим назревающей ситуации.
Самсон тоже заорал, и бросился бежать куда-то вбок, сломя голову, заполошно размахивая руками. За спиной Книжника, послышался выворачивающий желудок наизнанку, звук. Как будто Басмача с Вертелом, давили, тонким слоем размазывая по бетонному полу помещения. Их крики тоже смолкли, с тем же характерным треском, зато заверещал пузан, пропавший из поля зрения очкарика.
Фюрер пока был целёхонек, он полз как можно быстрее, стараясь разорвать расстояние с чем-то, пока ещё невидимым Книжнику, но жутко напугавшим людоеда. Дополз до стенки, и с расширившимися от ужаса глазами, пополз вдоль неё, в самый дальний угол.
Книжник дышал через раз, страстно желая оказаться подальше отсюда, или хотя бы слиться воедино с крестом, к которому он был привязан. Естественно, ни первого, ни второго - не получалось, по причине сугубой материальности этого мира, в котором не было места волшебству, и прочим сопутствующим дисциплинам.
Через несколько секунд, крепыш, забившийся в угол; взвыл нечеловеческим голосом. Очкарик, неотрывно наблюдающий за всем происходящим, заметил еле видное колебание воздуха, принявшего какие-то невнятные очертания, приближающееся к Фюреру. Безусловно, у воздуха не может быть очертаний, а для колебания - не ощущаемого кожей, а глазом: в помещении была недостаточно высокая температура. Но к замеченному явлению, подходило именно такое определение, и ничего другого в голову Книжника не лезло, хоть ты тресни... А может быть, это просто был оптический обман, вследствие перекошенных на носу очков, и всего пережитого в последние несколько минут. Но он мог поклясться, что уловил что-то прозрачно-расплывчатое, скользнувшее в сторону ошалевшего от ужаса крепыша. И тут же возник закономерный вопрос, каким-то чудом пробившийся, сквозь заволакивающий мозг - безотчётный, панический страх.
