Повеяло сквозняком.
– Алло! Я вас слушаю!..
Трубка, однако, молчала – не было ни обычных легких потрескиваний, ни гудка. И только когда я положил ее обратно на аппарат, что-то слабенько тенькнуло, свидетельствуя, что линия заработала.
– Все в порядке? – спросил Зоммер, появляясь в прихожей.
– Да, – надеясь, что он не прислушивался, кивнул я.
– Ну и отлично! Зовут…
Зоммер что-то жевал, равномерно двигая челюстью, – проглотил и понюхал затем следующий кусок колбасы. И лицо его выразило очевидное наслаждение.
Светлые глазенки замаслились.
– Вкусно, – сказал он…
Мне казалось, что в помещении пахнет дымом. Это было довольно обширное, гулкое помещение с мощным каменным нефом, поддерживающим низкий свод, совершенно без окон и находящееся, видимо, ниже земной поверхности. Вероятно, было сделано все, чтобы придать ему некоторое подобие уюта: темным бархатом была задрапирована облезлая штукатурка стен, прикрывая кирпич, висели картины религиозного содержания, громоздился в простенке двух ниш распятый деревянный Христос, причем краска на дереве уже местами облупилась, еле слышно шуршал, по-видимому включенный, кондиционер, и ворсистый ковер растянулся от нефа до каминной решетки. Желтело медное ограждение. Полукругом стояли три кресла с широкими подлокотниками, и торчал перед ними на тумбочке прямоугольник плоского телевизора – видеоаппаратура возле него образовывала уступчатую пирамиду.
Здесь был даже высокий и узкий аквариум: в ярко-зеленой воде, между водорослями, подсвеченные люминисцентными лампами, еле-еле подрагивали плавниками лунообразные рыбы. Сплюснутые их тела походили на игрушки из дымчатого стекляруса, выделялись лишь бусины внимательных глаз и раздвоенные хвосты со слюдяными прожилками.
Дыма вроде бы не было.
И тем не менее мне казалось, что горький раздражающий запах пропитывает помещение. Я сразу закашлялся. Я, наверное, уже сроднился с гарью пожаров. Дымом пахло в квартире, куда я, шагнув, переместился из прошлого, дымом пахло на лестнице, когда я спускался к мерседесу, ожидающему меня, вдоль всей улицы слоились сиреневые густые усы: воздух был напластован, как будто в призрачной штольне. Солнце создавало ощущение миража. А когда мерседес, прорываясь к окраинам, мягко вылетел на середину выгибающегося моста, обнаружились в открывшейся панораме проемы развалин – зубы зданий, скорлупы задранных крыш – и колышащаяся над ними поросль рыхлого дыма.
Вероятно, город был наполовину разрушен.
Даже мрачный, как мне показалось, туповатый шофер, соблюдая, по-видимому, инструкцию, не вымолвивший за всю дорогу не слова, тут слегка покосился на догорающий универмаг и всхрапнул, будто горло его было сделано из железа:
– Сожгли город, сволочи…
– Кто? – спросил я, на всякий случай прикидываясь идиотом. – Мы куда направляемся? И зачем? Что вообще происходит?
Но шофер, уже взяв себя в руки, опять замолчал и молчал все то время, которое мы еще ехали. И только когда машина остановилась во дворе кирпичного монастыря, окруженного строительными лесами и, вероятно, бездействующего, открывая дверцу передо мной, он произнес неприветливо:
– Ну, приплыли… – И добавил, уже не скрывая накопившейся яростной злобы: – Шевелись, сейчас тебе все расскажут…
А затем деловито достал из багажника весь обтертый «Калашников».
Так что дымом, наверное, пахло и здесь, но особо прислушиваться к ощущениям времени не было – из ближайшего кресла поднялся навстречу мне человек и кивнул, не подавая руки, как будто боялся испачкаться:
– Наконец-то… Садитесь… А мы вас порядком заждались…
– Это вы мне звонили? – также без какого-либо приветствия спросил я.
А человек покивал:
– Давайте по порядку. Располагайтесь…
Он был одет во все темное: гладкий черный костюм и бадлон цвета сажи, из чернеющих туфель тянулись черные шелковые носки, а фалангу его безымянного пальца охватывал черный же перстень. Бриллиант, украшавший его, казался каплей воды. И он, видимо, не привык терять время даром, потому что с ходу представился, сказав, что его зовут Флавиан, к сожалению, имя не русское, но так уж принято, усадил меня в кресло рядом с собой и, нажав какую-то кнопку на плате, включил телевизор.
– Вы город – видели? Я сейчас покажу вам еще кое-что – в том же духе, имеющее к вам непосредственное отношение…
Экран телевизора прояснел, появилась заставка: зеленые иероглифы в рамке, а потом без всякого перехода пошли документальные кадры. Я увидел остатки знакомой деревни в Африке: пропыленную мертвую улицу и купы зонтичных на горизонте. Сохранилась даже станина грузовика – закопченная рама с торчащими электроприводами. Сам ребристый контейнер уже куда-то исчез, а от хижин остались кострища – как скопища головастиков. И по улице сгоревшей деревни равномерно трусило какое-то существо – нечто вроде мохнатого волка на коротеньких лапах. Шерсть у него отливала металлом, и, когда оператор, не дрогнув, дал крупный план, я увидел, что это не шерсть, а никелированные колючки. Волк действительно был из металла – разинул железную пасть, и оттуда высунулся язык, дымящийся испарениями.
– Поселение Бенбе, к юго-западу от Кинталы, – прокомментировал диктор. – Його-його – согласно легендам, мифическое божество. Появление його-його свидетельствует о Великой Кончине.
Картинка сменилась. Теперь это был вполне европейский пейзаж: улицы в гудроне асфальта, каменные ухоженные кварталы. Я заметил коробки автобусов, замерших перед кирхой. Только эти автобусы были безнадежно пусты, корка тротуара потрескалась, и высовывались из нее железные суставчатые растения. А от тронутых ржавчиной, лапчатых листьев их – тоже, медленно и беззвучно, отделялись коричневые испарения. Словно сами растения были разъедаемы изнутри кислотой, над зазубренными шипами ныряли чудовищные стрекозы – вероятно, с полметра, выпуская кинжалы когтей.
– Любек, данные на шестое июня, – откомментировал диктор. – Апокалипсис, население город покинуло…
А затем я увидел Париж, охваченный паникой, гомерическое нашествие жаб на пригороды Миннеаполиса, вымершие кварталы Нью-Йорка, где бушевала холера, и еще какие-то города и брошенные поселения. И повсюду – железо, чудовища, вспышки болезней.
Я не знаю, сколько эта демонстрация продолжалась: вероятно, недолго, но мне показалось, что – целый час. Наконец появился лик ведьмы, терроризирующей Афины, а затем – иероглифы, и Флавиан небрежно выключил телевизор.
– Прекрасная операторская работа, – сказал он. – Цвет, изображение, панорамы, японцы это умеют. Между прочим, во время съемок погиб режиссер. Пожран його-його, не успели подхватить с вертолета.
