Мак уселся у столика. Включил иллюминаторный экран. Пустота заворожила, бесследно смыла с души осадок от разговора. И сразу же в каюту ворвались звезды — все вместе, выпукло, ясно, сцепившись лучами, но все равно зябкие, сплюснутые пустотой…
Из дневника Эделя Синяева:
«Ну и студентик достался! Цветочное имя, растительный характер, один вид тоску нагоняет. Пилот, может, будет неплохой, а руками ничего не умеет. Сегодня смотрю — мнемотека распахнута, электронная память на полу, он ползает на коленях по рубке, расслаивает ячейки, прозванивает точечным тестером. А там миллион листочков тоньше папиросной бумаги. И на каждом — линии печатных плат.
— В чем дело? — спрашиваю.
— Где-то кольцевой сигнал замкнуло.
— Этого не может быть в нормальных условиях. Выходы проверил?
— А кто говорит, что в нормальных? Я в нее сотню шахматных программ вбухал.
— За каким чертом?
— Прикажешь целыми днями в пустые экраны пялиться?
— Как ты разговариваешь с командиром?
— Мы сейчас не на вахте. Да ладно. Отремонтирую до возвращения.
— А она что, врет в расчетах?
— Нет, но здесь блок прогнозов…
— А-а, ерунда. Ты им хоть раз пользовался? Готовь перемычку. Не понимаешь? Ну, кусок провода потолще. Концы зачисть…
— Ты хочешь закоротить весь логический узел?
— Подумаешь, у нее еще два резервных. Не дрейфь!
— Да, но они без блока прогнозов. Лучше дубльпост распотрошить. Там как раз все необходимое, я быстро перенастрою.
— Снять дублирование стажерского пульта? Ну, знаешь, придет же такое в голову!
— Будем управлять попеременно… Разреши?
— Да ну тебя. Ты, видать, с ума сошел.
— Смотри, командир, тебе решать, только не пожалеть бы потом.
— Не первый раз. И как видишь — живой!
Заноза какая! Все с подковыркой, с усмешечкой.
Да если б я всю жизнь дрожал над резервами моих кораблей, я б уже давно свихнулся. Конструктору — ему что? Ему лишь бы перестраховаться. Напихает защит, которым и сработать-то никогда не удастся. А я — я нет, я сторонник предельных возможностей. И людей. И механизмов…»
На сто семьдесят третьи сутки полета Мак сидел в кресле у дубль-поста и лениво забавлялся колоратором. Наава клокотала молча, наконец не выдержала:
— Оставь клавиатуру в покое.
— Жалко тебе? Такую игрушку создали, а человеку скучно.
— Поиграй в шахматы.
— Мне до тридцатого хода все твои ответы известны. Ты бы хоть для разнообразия отступала от оптимального варианта.
— Может, подиктуешь?
— Дневник? Какой смысл? Скоро третий том заполню, а читателей нет. Сенсация — «Пустые заметки о пустоте»!
— Тебе не угодишь.
— Наоборот, ты беспрерывно угождаешь, ты прямо-таки предвосхищаешь желания, как щедрый, но, прости меня, назойливый джинн. Иногда я чувствую себя не на корабле, а в заколдованном замке. Только привидений не хватает. Ты умеешь создавать привидения?
— Посмотрел бы на Эделя. Человек всегда при деле.
— Еще бы! Бездельники скорее прочих создают иллюзию занятости. Он перестелил пластик в помещениях, отхромировал трубопроводы. Теперь выжигает узорчики на переборках.
— Остаются астрономические наблюдения…
— Милая! Здесь прошли сто кораблей и двести практикантов. Каждой звездочке вымерен параллакс, поставлен спектрометр. Неужели что-нибудь неоткрытое на мою долю оставили?
— Но мы идем новым маршрутом.
— Который на целый гигаметр отстоит от старого? Да такое расстояние во Вселенной все равно что две соседние муравьиные стежки на Земле. Нет, лучше сотвори нам ужасненькое древнюсенькое привиденьице. В цепях и в саване. Сумеешь?
— Уже! — скучно заметила Наава. — Ты такое хотел?
Мак повернулся — и обмер. Левый экран неестественно и призрачно засветился, на нем проступили темные линии скелета, сидящего нога на ногу и этак небрежно покачивающего стопой. Ребра ритмично двигались — голый скелет отчетливо дышал.
— Тонкая работа. Приодела бы его, а? Неудобно…
В ответ колоратор Наавы запылал цветом опасности.
— Экраны отключены… Острый фон лезет…
У скелета отвисла челюсть.
— Постой. Так это не ты нарисовала?
Ну и ну! Значит, врезались в поток, пробило защиту, излучение сквозит через организм, и собственный рентгеновский снимок Мака ударяется в слепой экран. Повторяя движение стажера, скелет крутнулся, наклонился к обрезу экрана:
— Уровень радиации, быстро!
— Не могу. Зашкалило приборы.
— Что за бортом?
— Жесткие гамма-кванты.
— Фронт, направление, скорость — черт возьми, ты разучилась обращаться с цифрами?
— Токи в проводах щиплются… Помехи…
— Только этого не хватало! Сколько продержишься?
— Час. Или секунду… Помехи…
— Сними все сигналы. Законсервируй память. Оставь минимальное наблюдение.
— Отключаюсь.
Ой-ой-ой, и вправду смерть — лучшее лекарство от скуки. Рентгеновская звезда, как ее раньше не обнаружили! Радиация пронизывает корабль, грозит лучевой болезнью, а защита «Тополя» на рентгеновский диапазон не рассчитана. Что делать? Может, взять да и разогнать корабль? По касательной, под острым углом навстречу потоку, а? Единственный шанс — сложением скоростей поднять энергию соударения летящих от звезды частиц с усиленной лобовой защитой корабля. Это породит встречный ливень вторичного излучения, ослабит проникающую радиацию… Пожалуй, так. Но лучше посчитать…
Мак тронул блок прогнозов и недобрым словом помянул перемычку. Один-единственный шанс — и то не обсчитать. Придвинул губы к микрофону трансляционной сети:
— Эдель! Внимание, Эдель! Рентгеновское излучение прорвало защиту. Повторяю, излучение прорвало защиту. Пробую скачком преодолеть поток. Прими меры безопасности. Через двадцать секунд поднимаю перегрузку до шести «же». Эдель, прими меры…
— Подожди, Мак! Не смей этого делать! — раздался громовой голос из динамика. — Я сейчас…
Ах, ты, оказывается, в каюте!
— Прими аварийные меры безопасности. Форсирую реактор.
— Стой, Мак! Немедленно уберись от пульта!
— Даю отсчет. Пять. Четыре. Три…
— Стой же, соп… Я кому говор-рр-рррр…
Перегрузка заткнула ему рот.
На левом экране скелет человечка сгорбился, между ребрами часто-часто затрепыхалось сердце. Мак не знал, сколько прошло времени. Впадал в какое-то забытье, приходя в себя, смотрел в кроваво светящийся колоратор. Экранный двойник неуклюже повторял каждое движение, и Маку начинало казаться, что за ним следит призрак Эделя. Один раз очнулся от удивительной легкости. Подождал, пока рассеется перед глазами белая пелена. В пилотском кресле сидел Эдель в незашнурованном противоперегрузочном костюме. Локти и колени пилота были ободраны и в крови.
