Доктор здорово завелся. Я так полагаю, говорить он был способен целую неделю — все равно бы я не понял ничего, да и собачники, по-моему, изрядно заскучали, наконец-то завершив свои особые приготовления. А в башке моей гвоздем сидело это дельное словечко, на которое я очень ловко напоролся: нам — «объедки»! Что бы он ни пел сейчас, а так оно и есть. Мне кажется, он лихо оплевал все человечество, пытаясь оправдаться. То-то и обидно! Надо спесь с него согнать. Пусть и мальчишка я сопливый, и сейчас меня не станет, да ведь он, поди-ка, бикс и вообще не человек! И правильно, что им нельзя детей иметь. Еще чего!.. И я влепил ему — как есть. Чтоб напоследок из себя не строил… Дескать, будь у вас детишки, вы бы и не чикались так долго с нами — расплодились бы и смяли нас совсем. Ассимилировали б к черту — вот и вся вам человечность. Этот сложный термин я ввернул нарочно — чтоб не думал, будто я уж полный дурачок, какой-то неуч. В школе нас подковывают крепко. Да и дома — чего только не услышишь!.. Мне эта История — вот где сидит. Короче, выложил я доктору все — от и до.
— Так ведь История — не то, чему вас учат, — усмехнулся доктор Грах. — История, брат, это то, что происходит. Учат — по своим законам, а уж происходит — по своим. Если подумать, это даже и не две координатные системы с собственными, только им присущими константами. Это: желаемое и — реальное. Потому-то первое всегда имеет много общих черт с религией, а иногда и запросто съезжает к вере. Впрочем, я ушел немного в сторону… А что касается детей — да, с ними нам не повезло. Вначале не заладилось… Но кое-что мы все-таки сумели сделать. — Доктор хитро улыбнулся, словно объегорил всех давным-давно и вот теперь-то, наконец, нашел момент и место, чтоб сразить всех наповал. — Сумели… Дети уже есть! И не один, а четверо! Конечно, мало… Но уж слишком это сложно — сразу перестроить всех. Такую дьявольскую блокировку нам оставили в наследство!.. Да и не в количестве пока что дело. Всех-то поголовно перестраивать, пожалуй, и не надо. Лучше постепенно и без спешки. Но вот нынешняя тактика людей…
— Ага! — воскликнул Джофаддей, не позволяя доктору договорить. — Нам эта песенка знакома. Вечные страдальцы, жертвы человеческого произвола! Так и выжимаете из нас слезу. А у самих — повсюду тайные заводы, склады, арсеналы! Только выжидаете момент…
— Да кто сказал?! — с негодованием ответил доктор. Вот артист! И, главное, так натурально возмущается, будто и впрямь… — Откуда, почему вы так решили?! Абсолютно никаких свидетельств! Домыслы сплошные!
— Мы решили… Это ж надо! — фыркнул О’Макарий. — Да известно, не секрет. Вон — вся округа по домам попряталась, дрожмя дрожит…
— Какой абсурд! Ведь из-за вас же в основном! Ах… — доктор безнадежно замахал рукой. — Уже готовы все нам приписать. А сами травите нас постоянно, ваши до зубов вооруженные отряды не дают нигде покоя. Эти стычки, самосуды… Где, кем сказано, что мы не можем жить бок о бок на Земле?! За что нас гонят, силятся убить?
— Да потому, что вы нам — угрожаете! — вскричал я с редкостным упрямством, не способный хоть в чем-либо усомниться. До чего же мне сейчас хотелось, ну во всем быть человеком! Даже как собачники — пускай… Они-то — без сомненья, люди! И они теперь, как и должно быть, всем диктуют правила игры. — Да, — повторил я, — угрожаете, и это каждому понятно. (Бедненький Харрах аж отодвинулся на метр от меня.) Но вот вы говорите: дети… Где они? Ну, например! Хотя бы одного вы можете назвать? А еще лучше — показать?! — я понимал, что горожу полнейший вздор: кто при собачниках начнет свои секреты выдавать?! Особенно такие… Разве что немного намекнут, чтоб припугнуть, заставить волноваться… Но остановиться я не мог. — Ну, например? — твердил я. — Например?
— А он тебе действительно необходим — такой пример, да? — доктор Грах сурово глянул на меня, будто какого мотылька булавкой пришпилил к стене. — Вы мне не верите — никто… Естественно. Так вот, пример вам — здесь стоит. Тут, на поляне! И держись покрепче на ногах, голубчик Питирим, не упади! Ведь это твой дружок — Харрах! Да-да! Как говорится, бикс отменный, самой чистой крови! Что, доволен?
Все в момент оцепенели, просто обалдели — до того невероятный, страшный смысл был в докторских словах. Конечно, если он не врал, не набивал себе и биксам цену, не пытался панику посеять…
— Н-да, — наконец опомнился Эллерий, — разумеется, на нынешнем братоубийственном этапе всеобщей и естественной борьбы за мир… — он замолчал, и, что пытался этим выразить, никто не понял.
— Вон вы как… Ну, предположим, — с явным недоверием кивнул, чуть усмехнувшись, Джофаддей. — А как же быть с Яршаей? Тоже, значит, тайный бикс?
— Нет, — резко отозвался доктор. — И Яршая, и жена его Айдора — люди, как и вы. Но просто в качестве эксперимента — ты уж извини, Харрах, за откровенность, не сердись, теперь, я полагаю, можно! — они взяли мальчика на воспитанье, совсем крошечным, ему и года не было тогда.
— А доказательства? — воскликнул хрипло О’Макарий. — Где они? Представьте!
— Здесь? Сейчас? — с издевкой хмыкнул доктор. — Вы шутник, однако.
На Харраха я боялся посмотреть. А когда глянул все-таки — исподтишка, как будто ненароком, мельком, — то увидел, что стоит он очень бледный, плотно сжавши губы, опустив глаза, взволнованный, смятенный, но — не сбитый с толку, не обескураженный, как человек, который с самого начала знал большую тайну и надеялся нести ее в себе всегда, не ожидая, что разоблачение наступит скоро и к тому же оттого, кому особо доверял… Но, может, именно поэтому, поскольку тайну выдал не чужой, он и не стал паниковать. Выходит, это — нужно, видимо, нельзя иначе, и необходимо лишь немного потерпеть… Я все еще в Харрахе видел друга, человека… Очень сложно, знаете, мгновенно перестроиться, чтоб, из тактических соображений, сразу, вдруг возненавидеть, рядышком с собою ощутить заклятого врага… Для этого нужна большая практика и человеческий житейский опыт, надо полностью срастись с идеей — лишь тогда… Ая так не умел. Но все-таки я сделал над собой усилие и отступил на несколько шагов — пусть так, хотя бы внешне поначалу, пусть заметят и оценят все… И даже если меня вместе с ним убьют, моя гражданская позиция должна остаться ясной. Ну, а если чудо вдруг случится и я уцелею — праведное чувство как-нибудь само меня найдет, я не посмею от него ни убегать, ни прятаться… Прости, Харрах, конечно, все равно нам умирать сейчас, но даже в этом деле следует блюсти порядок. Умирать — так с музыкой… Естественно, шум — смерти не помеха, можно и в бедламе отправляться на тот свет. И тем не менее: пускай уж лучше будет музыка — у каждого своя…
