Сергей Герасимов - Изобретение зла

- Не буду, - сказал я.

- Почему? - её голос упал.

- Из-за Синей.

- Так давай я её убью, - невинно предложила статуя.

- Все равно я люблю её больше чем тебя.

- Но ты можешь даже не любить меня, - сказала статуя. - Только говори, что любишь. Ты мне так нужен, - я же не могу не любить людей. Я так не хочу тебя убивать. Скажи, что любишь, хотя бы один раз.

- Не скажу.

- Ты бы мог остаться живым.

- Чтобы попасть черным человечком в новую игру, где меня все равно убьют? - спросил я.

- Но я бы защищала тебя и в следующей игре.

- Нет.

- Я не могу понять этого, - сказала статуя.

- Есть три вещи на свете, которые ты не можешь понять, - ответил я.

- Какие?

- Любовь, любовь и ещё раз любовь.

- Ты прав, - сказала она, - тогда прощай.

Она положила руку мне на грудь и помедлила, не решаясь придавить. Ее пальцы были холодными.

109

Зеленый уже совсем замерз. Он был одет тепло, но мороз становился совершенно яростен и непереносим. Иней намерзал на всем подряд, даже на тапочках, намерзал щетиной, так липнут опилки на сильный магнит. Но в трех метрах впереди доски забора были темными, не одетыми в ледяной панцирь. Пестрый уже давно скрылся за камнями. Но там так стреляют, его наверняка уже поджарили лучом. Если бы можно было просто спрятатться! Что-то жуткое творилось сзади: темнота стала синей, ветви дерева шевелились, пытаясь схватить его за воротник; по снегу пробегали странные существа, неподдающиеся описанию - ужас бесформенности. Но впереди было тоже жутко: там разгоралась пальба; небо стало почти светлым из-за зеленых лучей. Лучи доставали даже до облаков и облака отсвечивали зеленью. Там двигался хоровод зеленых вспышек - как северное сияние.

Но сзади было все же страшнее. Он решился и сделал шаг за черту. Всего только шаг. Но все же как страшно. Он отступил. Одно из бесформенных существ прыгнуло сзади, но промахнулось. Зеленый отбежал в сторону. Существо проскочило границу и быстро сгорело вопящим огненным комком.

Она положила руку мне на грудь и помедлила, не решаясь придавить. Ее пальцы ощущались как костяные. Рука была холодной, совсем холодной. Вдруг что-то случилось. Она замерла, как будто замерзла живая капля ртути.

Что с ней? - подумал я. Ее может убить только сбой в программе. А сбой в программе может устроить только гений или случай. - Что с ней? Статуя снова пришла в себя.

- Что это? - спросил я.

- Он уходит.

- Кто?

- Второй.

- Ну и что?

- Если уйдут двое, то я не смогу убить

всех, кроме одного.

- Это будет сбой в программе? - спросил я.

- Да. Игра закончится.

- Но кто уходит?

- Второй. Ушли Пестрый и Зеленый. Двое.

Еще несколько бесформенных теней приблизились из синей тьмы. Сейчас они двигались медленно и были похожи на облака тумана. Они заходили сразу и справа и слева, но они не хотели приближаться к границе. Они боялись подойти. Вдруг ближайшее быстро рванулось в его сторону. Зеленый закричал и, не оборачиваясь, бросился вперед. За границу игры.

Статуя снова замерла. Я выполз из-под её руки. Ее тело ещё жило, не до конца окаменев. Под кожей вяло напрягались и расслаблялись мышцы, пытаясь пробиться сквозь тяжкий каменеющий слой.

- Ты это сделала специально? - спросил я.

- Я ошиблась.

- Ты не можешь ошибаться, особенно в таких простых вещах. Ты же Машина!

- Я ошиблась.

- Я с самого начала тебя подозревал, - продолжал я, - ещё тогда, когда ты открыла окно и позволила нам троим подойти к границе. Ведь если бы двое сбежали, ты не смогла бы убить девятерых из десяти и игра бы сразу закончилась.

Я мог догадаться даже ещё раньше - тогда, когда ты сказала, что игра идет в девяти кварталах, а квартал это четырехугольник домов, ограниченный улицами. Ты подсказала мне. СПЕЦИАЛЬНО подсказала. Ты хотела, чтобы мы сбежали, ты специально подстроила этой сбой в программе! Ты не хотела никого убивать!

- Я должна была исполнять приказ играющего.

- Да, но ты в миллиард раз умнее любого играющего и ты запросто можешь его обмануть! Ты все сделала так, чтобы мы остались живы. Сколько человек ты убила в этой игре?

- Никого. Никого из десяти фигур. Все живы.

- Даже Светло-зеленый?

- Даже он.

- А Кощеев?

- Нет. Он не был человеком. Он был фантомом. Он был плохой копией тебя. Я стерла его.

- Жалко.

- Он не существовал.

- Все равно жалко. А люди в городе?

- Люди в городе убивали друг друга не по моему приказу, а по своей свободной воле. Единственное, что я смогла - записать их всех на матрицу.

- А во всех прошлых играх?

- Во всех играх все оставались живы.

- А физрук, зарезавший восьмерых?

- Ему это показалось.

- Разве такое может показаться?

- Бывают разные формы бреда. Сейчас он выздоровел и больше не видит галлюцинаций.

- Где он?

- В раю.

- Значит, все-таки умер?

- Пришла его пора, вот и все. Он родился ещё в четырнадцатом веке прошлой эры. Он был не физрук.

- А тот шрам, который у Черного на щеке?

- Это подделка.

- Но Манус был уверен, что он убил всех!

- Он был невнимателен.

- Ты его обманула?

- Я не могла его обмануть. Я дала ему иную форму правды. Есть много форм правды. Как много форм жизни или света. Как много форм лжи. Я люблю людей.

Рукой она придерживалась за стол. Стол треснул и статуя повалились на пол.

Сейчас она стала совершенно каменная без всяких признаков жизни. Мне было её страшно жаль.

Сначала у неё отвалились руки. Потом она начала рассыпаться вся. Я почувствовал головокружение и все поплыло перед глазами. Как жаль будет, если я пропущу все самое интересное! Я сопротивлялся изо всех сил. Последнее, что я увидел - прежняя дверь Синей Комнаты проступала на стене на своем прежнем месте.

110

В куцый остаток этой ночи успел втиснуться странный сон, досмотренный мною почти до конца. Когда я проснулся, мои глаза уперлись в голубоватое стекло с неземными льдистыми разводами; я не сразу понял, где сон, а где явь. Но явь была напористей: закашлял простуженный умывальник, завозились, перекликаясь, звуки голосов, и я понял, что вижу лишь оконное стекло, превращенное в сказку вымахавшим за ночь морозом. Я не шевелился, стараясь не испугать уже насторожившийся сон, но глаза открывались сами собою; светлая полосочка расширялась, расширялась, пока не вобрала в себя все: окно, стену, часть потолка, синюю спинку кровати и складчатую простыню.

Я поежился под одеялом и подогнул коленки - было прохладно.

В палату вошла Ложка. Она что-то искала. Черный начал свои шуточки сонно, без особой охоты. На нем был обыкновенный больничный халат с полосочками. Не черный. Мы утратили свои цвета и в первый момент я даже почувствовал что мир стал пуст, удивившись сам себе, - но сразу же понял, что теперь мир и вправду пуст, но не из-за цветов.