– Измени-ка свои настройки, – приказал ему Картаго. – Пожелай чего-нибудь достижимого. Например, ранчо в Парагвае или небольшую сумму денег на счету.
– Люди-то своих настроек не меняют, – ответил робот. – Я решил быть как люди, и мне нужна Джулин. Или я не работаю.
– Джордж! – возопил Картаго. – Это ты виноват! Ты вывихнул мозги нашему роботу!
– Я?! Он сам себе мозги вывихнул!
– Мне конец! – взвыл Картаго.
– Джули-и-ин! – протянул робот.
– Адье, – сказал Джордж.
– Ты куда это? – спросил Картаго.
Джордж, не оборачиваясь, побежал к выходу.
– А ну вернись! – закричал Картаго. – Хотя бы сердца рассортируй!
Вот он, шанс вернуться на работу, но Джордж не воспользовался им.
Полгода спустя больная раком машина заняла первое место на Парижской ярмарке технологических искусств. Новая секретарша Джорджа Линда успешно продвигала на рынке его кухонные «творения». Машина по клонированию дефектных сердец получила главный приз как изобретение года. Все, к чему ни прикасался Джордж, обращалось в золото.
Когда к нему пришла репортер, в подвальной мастерской стоял шум и гам. Медсестра объясняла рабочим, куда складывать листы металла и лакричник. Надрывался телефон; туда-сюда валко бродили, приставая друг к другу с жалобами, перебинтованные гаджеты. Джордж си дел в кресле-качалке и поглаживал капризного котенка из пушечного металла.
– Когда вы все это успели сделать? – спросила журналистка. – В чем ваш секрет?
Джордж заглянул ей в глаза, на которых пытливо поблескивали контактные линзы.
– Нужно жить настоящим, – ответил он. – Я усвоил урок: мы имеем лишь то, что имеем, а не то, чего хотим. Все мое счастье, – он обвел рукой гудящий подвал, – в том, что я научился жить без Джулин.
– Джули-и-ин! – вскричал робот.
– А это кто? – спросила репортерша.
– Собственно, мой педагог, – ответил Джордж. – У нее я всему и научился.
Через два месяца Джулин вышла за Перри Шапиро. Джорджа это нисколько не огорчило – ну, может быть, самую малость, – и он искренне пожелал счастья молодоженам.
Зато робот сочинил сонет, в котором зарифмовал имя Джулин с габардином, балдахином, каротином, а еще – с павлином, карантином, вазелином и сардинами. Стих вышел ужасный. Эпоксидным клеем он приклеил листок к видеомагнитофону Джорджа, а после намертво спаял себя с раковым кухонным комбайном. Погибал он медленно и мучительно.
ДМИ был совсем не простой машиной, и Джордж долго стоял над его почерневшими останками.
Но впереди ждала работа, да и плакать-то не хотелось.
Плей-офф для зрителей [3]
Ой, и не говорите, выгляжу я паршиво. Поспорил с судьбой – и судьба победила. Всего-то хотелось посмотреть хоккей! А теперь кажется, проще Европу завоевать.
Вчера вечером по каналу И-эс-пи-эн транслировали финальную игру за Кубок Стэнли, и я настроился получать удовольствие. Включил телевизор, и, пока кинескоп прогревался, я откинулся на спинку накрытого пледом дивана, с баночкой «Курса» в одной руке и хорошей сигарой в другой.
– Начинается! – объявил комментатор Бад Филипс. – Игра, которую мы ждали! «Айлендерс» против «Нью-Йорк рейнджерс»!
Игроки выехали на лед. Синий, белый и красный цвета так здорово смотрелись по кабельному!
«Эх, хорошо», – подумалось мне.
Я пыхнул сигарой, запил дымок пивом и на секунду прикрыл глаза. Я был счастлив.
Взглянув на экран, я вместо картинки увидел белую пелену. Вытаращился, поморгал – ничего не изменилось. Выключил телик, снова включил, и – оп-па! – изображение появилось. Правда, оно прыгало и скакало, по экрану бегали вертикальные полосы. Повозившись с настройками, я их убрал… вместе с игрой, потому что экран превратился в снежное поле, кишащее опарышами. Динамик не то свистел кипящим чайником, не то трескуче смеялся.
Решив, что один сигнал наложился на другой, я попереключал каналы, но нигде не обнаружил юмористической передачи. А стоило наклониться к антенному проводу, как раздался сочный баритон.
– Сожалеем, – безо всякого сожаления сказал диктор, – но по техническим причинам мы вынуждены прервать трансляцию этого исторического матча. Вместо него предлагаем посмотреть умилительную детскую комедию тысяча девятьсот семьдесят девятого года «Маппеты» с лягушонком Кермитом в главной роли.
Пиво вдруг стало совершенно безвкусным. Какого дьявола?! Посмотреть игру в уютной домашней обстановке – это что, запредельное желание?
Я поставил банку на кофейный столик и вышел в коридор. Спустился на этаж ниже, к Свенсонам. Мы с Джимом Свенсоном не одну ночь скоротали за ожесточенными партиями в шахматы. Джим, в спортивном костюме, открыл дверь и, как обычно, хмуро пробормотал:
– А, это ты, Добсон. Ну, привет.
– …Шайба у Дениса Потвина… – говорил за его спи ной околдованный магией игры комментатор. – Он преодолел оборону противника, вы только посмотрите… Потвин выходит один на один с вратарем…
Я вытянул шею, чтобы заглянуть Джиму через плечо. На экране Потвин, с большой цифрой 5 на спине, летел к воротам противника.
Не успело выражение облегчения у меня на лице смениться радостной улыбкой, как Потвин исчез. Экран побледнел, и голос Бада Филипса сменился белым шумом. Беда постигла только И-эс-пи-эн, прочие каналы работали нормально. Мы с Джимом тупо стояли перед телевизором, ожидая непонятно чего.
– Ввиду непредвиденных обстоятельств, – заговорил диктор, и я простонал про себя: «Не-е-ет!», – мы прерываем трансляцию этого спортивного события. Предлагаем вашему вниманию фильм Общества Джона Мьюра «Храбрые андийские кондоры».
Хоккейные болельщики – люди особенные. Для нас трансляция матча – главная радость в жизни, лишиться ее – все равно что приговоренному к смертной казни не получить губернаторскую отсрочку. А хуже всего незнание. Оно разрушает надежду и открывает дорогу горькому разочарованию. Короче говоря, этак и в Бельвю [4]загреметь недолго. Но сходить с ума я не стану даже из-за финальной игры, вот уж дудки.
Попрощавшись с Джимом, я отправился гулять.
Воздух был свеж, и дышалось легко. В магазине «Ол найт» продавали овощи и тюльпаны: желтые и красные. От этих ярких красок мне полегчало. Поэтому, заметив, что миновал салун «Гилгули», я сдал назад. Там в зале большой экран, кабельное со стереозвуком. Поболею с хоккейными фанатами, может, даже покричу от души. Да и пивка хлебнуть было бы неплохо.
Войдя в двери с большой резной буквой «Г», я увидел бармена Стю. Внутри прозрачной барной стойки плавали экзотические рыбки, а сверху, в посудине, наполненной до жути похожей на формалин жидкостью, – сосиски.
