— Оружие держать наготове, — сказал Виртуоз, сдерживая растущее раздражение. — Растянулись тут, как на прогулке в Центральном парке.
Перевесил автомат на грудь, снял с предохранителя и пошел первым, стараясь держаться ближе к стене туннеля. Умом понимал, что винить следовало только себя, но слово сказано. Это на земле, зачищенная территория считается относительно безопасной. В подземном мире есть только правило — отсутствие всяких правил.
Текли реки. Одна под ногами, другая заполняла туннель смрадом испарений. Ступая сюда, впуская в легкие вымороченный воздух, тухлый, словно побывавший уже в чьем-то нутре, становишься принадлежностью иного мира. Мира, не имеющего ничего общего с тем, что лежит на поверхности и тянется к солнцу железо-бетонными ростками.
В одну реку нельзя войти дважды, ибо это каждый раз другая вода. Но в том-то и дело, что туда нельзя войти и единожды. Струи текут и для реки не имеет значения твоя плоть — они свободно проходят сквозь нее. Хорошо, если все в тебе остается неизменным, но чаще бывает наоборот. Правда, Виртуозу казалось, что и человек, неся в себе положительный или отрицательный заряд меняет реку. И чем сильнее он заряжен, тем больше меняется река.
Все в мире взаимосвязано. Кроме мутантов и разного рода тварей подземка — или мы сами? — плодила аномалии. В первую очередь речь идет о тех зонах, что проявляют себя, воздействуя на человека, на его органы чувств. "Эффект диггера" — вот что Виртуоз поставил бы на первое место. Сама идея массовых галлюцинаций — и слуховых и зрительных — до сих пор вызывает смех в определенных кругах. Особенно в среде тех, кто никогда с этим не сталкивался.
Как там у Гераклита? Для бодрствующих существует один общий мир, а из спящих каждый отворачивается в свой собственный. Правило легко рушилось, потому что получалось, что один и тот же сон смотрели все, кто был в группе. Одиночество вдвоем, а то и втроем или вчетвером, — вот так вкратце объяснил бы аномалию Виртуоз.
Голоса, шепот, плач младенца, шум машин, раскат грома и крики птиц. Это самое малое из того, что приходилось слышать под землей. Чаще всего звуки, которым было не место под землей. То же касалось и зрительных галлюцинаций. Призраки, привидения, мчащиеся навстречу всадники и поезда, даже самолеты.
Звуки, которые слышали все, могли объясняться чем угодно: от вентиляционных ловушек, которые создавали аномальный повтор существующих на поверхности шумов, до неких животных (которые, кстати сказать, так и не были представлены в качестве аргументов), склонных к звукоподражанию. Со слуховыми галлюцинациями разбираться было легко. Вот с толкованием зрительных образов дело обстояло с точностью до наоборот.
Мчащиеся на полных парах автомобили и поезда — а сюда добавьте еще соответствующие звуки из пресловутых вентиляционных ловушек, оказывающиеся как нельзя более кстати — вот что заставляло всю группу, без исключений, в буквальном смысле лезть на стены, за неимением обочин.
На сегодняшний день у "эффекта" правдоподобных объяснений нет. Так, во всяком случае, считал Виртуоз. Те, кто занимались проблемой, городили с три короба научных терминов. Тут было и "сумеречность сознания", и "групповая мысленная "настройка", и "коллективная гипнотическая суггестия". Говорилось много. И в конечном итоге все сводилось к следующему, если перевести на простонародный язык: "а… нечего лезть куда не надо".
Виртуозу не раз доводилось быть свидетелем эффекта. Если случалась аномалия, вся группа, включая и какого-нибудь неверующего Фому, видела и слышала одно и то же. До мельчайших подробностей. Однажды — Виртуоз не любил об этом вспоминать — группа под его руководством "видела" самого владельца преисподней. В полном боевом снаряжении, с рогами и копытами. Сгорбленный, с трудом поместившийся в коллекторе, Люцифер распахнул пасть, из которой вырвался столб огня. Виртуоз, а он шел тогда первым, решил, что его участь — сгореть заживо. Не отдавая отчета в своем поступке, мысленно простившись с жизнью, он выпустил тогда всю обойму, в то время как группа, ни жива, ни мертва, лежала в жирной грязи коллектора, готовясь к смерти.
Да, галлюцинация. Да, ты понимаешь, что ни холодно тебе от нее, ни жарко. Но в том-то и дело, что картинка настолько реальна, что… Правильно. О том, что это галлюцинация ты узнаешь в последнюю очередь. Когда растворится она в воздухе, накрыв тебя с головой — мокрого от страха, уже простившегося с жизнью, досматривающего перед грядущим небытием калейдоскоп значимых событий.
Что касалось аномалий, где сбоили электронные приборы — этого добра под землей тоже хватало.
Были еще аномалии. Диггеры называли их ловушками. Давали им поэтические названия и… Старались обходить стороной. Потому что аномалии, нарушающие земные законы могли вызывать какие угодно чувства: восхищение, удивление, изумление, но опирались всегда на один фундамент — Страх.
Виртуоз сталкивался с одной ловушкой — "перевертышем". Называлась так аномалия потому, что там вода текла не сверху вниз, а наоборот. Он был в пещере, где по одной из стен, немыслимо до головокружения струилась в обратную сторону вода. Судьба дважды забрасывала туда Виртуоза, и каждый раз его охватывала дрожь: место казалось ему принадлежностью другого мира, а может, того же самого, только существующего в зеркальном отображении. Он даже голову инстинктивно задирал, повинуясь шальной мысли — а вдруг, там, на потолке он увидит себя? Себя, также стоящего в пещере с задранной кверху головой?
Что касалось аномалий, в одном Виртуоз не сомневался: в пустой бане и черти заводятся. Миллионы кубометров бесхозной пустоты давно принадлежали кому угодно. Только не людям.
От размышлений спецназовца оторвала Штучка.
— Да, — окликнула она его. — Ты знаешь, что доктор Барцев покончил жизнь самоубийством? Вчера, вскоре после твоего ухода. Я не стала тебе говорить сразу…
Виртуоз обернулся на ходу и ничего не сказал. Вот значит как. Значит, та флэшка, что греется в его нагрудном кармане, теперь послание с того света.
Он включит айфон часом позже. После того, как отправит Штучку и Бразера проверить тюбинг, что обходил туннель стороной. Вставит капсулу в ухо и нажмет воспроизведение.
И первая же фраза отошедшего в небытие профессора поразит его настолько, насколько вообще могут поразить слова.
АРИЕЦ
Суицидница. Причем, пыталась распрощаться с жизнью совсем недавно. Шрам свежий. И без швов. Резанула по запястью и тут же передумала. Странная девчонка. Сводить счеты с жизнью самостоятельно — пара пустяков. А вот когда с десяток человек выразили искреннее желание помочь в этом нелегком деле, сразу — и жизнь хороша, и жить хорошо.
