Когда перед Паниным встала проблема наречения имен, он не ломал долго головы. Гордые уроженцы Царицы Савской стали тезками старых добрых трех поросят. А впоследствии из соображений экономии времени имена укоротились вдвое: просто Ниф, Наф и Нуф.
Через какой-то месяц котята превратились в настоящих маленьких вродекотов. Они жрали все, что плохо лежало, а то, что не могли сожрать, с удовольствием рвали в клочья. Так было покончено с «Проблемами генетики» — опрометчиво позабытая на видном месте кристаллограмма была проглочена в единый миг и пропала для Панина навсегда. Опус У.Уолдо удалось отвоевать чудом, правда — ценой глубокой царапины на запястье, которую в запале пробороздил ему клыками один из братьев-разбойников, не то Ниф, не то Наф. В качестве наказания Панин определил им двухчасовую отсидку в багажном отсеке. Когда срок заключения истек, котята отказались покидать это просторное помещение, где когти так замечательно гремят по металлическому полу, а на обитые поропластом стены так весело бросаться с разбегу и повисать чуть ли не под самым потолком. Панин не возражал. Теперь он хотя бы мог спокойно выспаться без того, чтобы горячая, щетинистая, разящая сырым мясом подушка внезапно укладывалась ему прямо на лицо…
Выходы на поверхность за биомассой становились все короче. И это несмотря на то, что Панин полностью перешел на дыхание воздухом Царицы Савской. Перебежками он достигал края леса, торопливо срубал несколько молодых деревьев и так же торопливо отступал под защиту корабельной брони. Пока зверье соображало, что появился чужой, он уже бывал в недосягаемости. Про его всесжигающее оружие вродекоты давно забыли. Забыл и лес: над обугленной плешью поднималась упрямая трава, из пепла лезли к свету древесные ростки. Да и сам Панин с удовольствием позабыл бы все к чертям, если бы не рука.
А дома, на корабле, его ждали три развеселых ушастых бандита, не знавшие иных забот, как набить брюхо, вдоволь напрыгаться и набегаться. И, если уж очень повезет, стянуть что-нибудь из кабины и разорвать в мелкие клочки!
12. НЕПРОСТИТЕЛЬНАЯ ОШИБКА
Эта семейная идиллия оборвалась даже раньше, чем Панину впервые пришла в голову мысль, что же он станет делать, когда юные вродекоты повзрослеют. А взрослели они все так же стремительно.
Однажды Панин, уходя в лес, забыл заблокировать или, как говорят в Галактике, «заговорить» люк. С ним это произошло впервые. И означать это могло лишь то, что как звездоход он уже никуда не годился. Звездоходы многое прощали себе и друг дружке, космос есть космос. Но открытый люк относился к ошибкам совершенно непростительным! Ведь соблюдение этой простейшей предосторожности ничего не стоило, ни сил, ни трудов. Тем не менее, Панин допустил такую оплошность.
И, как водится, поплатился сполна.
Нет, вовнутрь никто не залез. Это было бы и не так просто: люк открывался наружу. Вот Ниф, Наф и Нуф и выбрались на волю.
Когда Панин увидел это, он оцепенел. Потом бестолково заорал: «Куда?! А ну марш на борт!» Котята поняли его рев как приглашение поиграть в догонялки. И рванули в противоположную сторону, под покров леса. Панин взвыл. Одно дело — загнать вродекота в какой-нибудь корабельный закоулок и там отшлепать по мясистой холке, и совсем другое — пытаться настичь его, бешено несущегося не разбирая дороги, на открытой местности. Особенно когда за тобой самим уже охотятся.
Панин огляделся. Дикие квазифелисы перекликались где-то рядом. Разумеется, некоторое время он мог держать оборону с фогратором, пока не разрядится последняя батарея. Потом еще сколько-то он мог отмахиваться своим мачете. Да и скафандр был еще в порядке… А в общем-то все это было бессмысленно.
И тогда Панин отступил на корабль.
Он стоял на пороге люка и выкрикивал имена своих детенышей в надежде на чудо. В конце концов, с ним произошло уже столько чудес, что еще одно никак не могло изменить баланса хорошего и дурного… И только когда первый дикий вродекот оказался уже на расстоянии двух своих прыжков до панинского горла, замкнул перепонку.
«Снова один», — подумал он опустошенно.
Там, на поверхности Царицы Савской, среди хищников, жрущих любого, кто выглядит непривычно или просто слабее, его котята были обречены. Они не умели охотиться. Они не видели врага в постороннем: скорее готовы были с ним поиграть в догонялки или хватайки-кусайки. Они не знали, что хватать надо исключительно за горло, а кусать — только до крови, насмерть. И ничего, что внешне они оставались обычными вродекотами. Даже пахнуть они должны были иначе.
Впрочем, оставался еще шанс, что они счастливо избегнут всех опасностей, проголодаются и вернутся. Поэтому Панин весь остаток дня просидел возле люка. А ночью перекочевал в кабину и включил инфралокаторы. Но никто не пришел.
Однажды Панин поймал себя на том, что не понимает некоторых слов из бессмертного труда У.Уолдо. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить их значение. Прежде он испугался бы, а теперь даже не удивился. Все шло своим чередом. Он дичал. Снова перестал разговаривать вслух: не с кем было. Отпустил бороду, потому что показалось бессмысленным каждое утро снимать щетину пастой «Фигаро», на производство которой уходила некоторая доля биомассы. Перед кем форсить-то?.. Волосы уже не щекотали противно за шиворотом, потому что давно ложились на плечи. Изрядных усилий стоило вынудить себя регулярно принимать душ. «Скоро я умру, — безразлично думал Панин. — Не потому, что остановится сердце. А потому, что остановится мозг. Я стану таким же зверем, как и эти… вродекоты. Может быть, тогда они примут меня в свою стаю?»
Он определил то место в кабине, где чаще всего задерживался его взгляд. На этом участке белой стены он старательно, большими буквами начертал программу своих последних разумных действий — на тот случай, если распад личности зайдет далеко, но не настолько, чтобы не выполнить эти простые действия. Правда, не очень-то он верил в такую возможность… Программа гласила: «Взять фогратор. Поднести раструб к голове. Нажать пальцем на спуск.»
Закончив свой труд, Панин сел в кресло и прикинул, как все произойдет. «А чего я медлю? — вдруг подумал он. — Чего жду? Разве что-то еще может измениться?..»
Он уставился на плывущие перед глазами слабопонятные символы, никак не складывающиеся в слова, не выстраивающиеся во фразы. Заставил себя прочесть все от начала до конца. Еще и еще раз.
Фогратор лежал на пульте. Как раз под рукой. Под левой — потому что искалеченная правая годилась теперь только на то, чтобы поддерживать раструб на локтевом сгибе. «Взять фогратор, — бормотал Панин, как молитву. — Поднести…»
