Елена Грушко - Атенаора Меттер Порфирола

- Ее сломал какой-то мальчишка. Большой, старше меня. Я потом все время искала его, чтобы спросить, зачем он это... Но его лицо как будто вымыло у меня из памяти.

И Максим, и Каша молчали. Белозеров тоже молчал.

- Ну, идите, окунитесь по-быстрому, а я подожду! - велел наконец Максим, поудобнее укладывая на песок свой атлетически-выпуклый торс. - Давайте, идите!

И они пошли.

"Значит, Ритуля - та самая девчонка? Вот совпадение! Надо попросить Саньку не болтать. Ритуля такая впечатлительная. Еще и взбрыкнет. Ну ничего. Я ее люблю, я хочу на ней жениться - и женюсь. Сказать Саньке... хотя, похоже, и он положил глаз на Ритулю. Вон как дергался. А я их еще отправил вместе купаться!"

Максим сел, повернулся к воде. Глаза сперва ничего не видели от солнца, а потом он разглядел, как волны находят на берег - и отступают. И снова. И снова. Ровные, неутомимые волны. Плавные, пологие. А что это с ними? Перламутром отливают! Пленка бензиновая, что ли, на воде?

Вдруг одна из волн вознеслась над другими, высоко-высоко, да так и замерла в воздухе, словно повинуясь неслышному повелению. А на ее гребне возникла... Максим вскочил, бросился было вперед, да замер в непонятном страхе... возникла розовая раковина. В точности та самая - та, что обуглилась и распалась в его руках, давно, давно!

"Только бы Санька и Ритуля ее не заметили! Да где же они?! Эй!.."

Из сердцевины раковины струилось перламутровое сияние, изливалось в воды Обимура, заслоняя от взгляда Максима тех двоих, что плыли сейчас в этих волнах.

*

Белозеров и Маргаритана стояли на морском песке и ждали, когда волны, шелестя, коснутся их ног.

- Вам... не понравился замысел Максима, да? Я заметила, вас передернуло.

- Было дело, - нехотя согласился Белозеров. - Я все думаю над этим. Мы так охотно рвем на себе одежды нашей истории и посыпаем главу пеплом былого, что я вот чего не могу понять: это ведь все равно, будто бы под микроскопом позор родной матери исследовать - да еще и выставлять на всеобщее обозрение. Ну, было, было все это, но сколько же можно на своем, родном дерзодействовать? Ничего ведь не изменить - и остается, значит, нам только стыд и ненависть? Уничижение! Ну а гордость? Что взойдет в буреломе и на пепелище?

Он и не заметил, как стиснул руку Маргаританы. Было иногда такое, накатывало: хотелось вдруг вынуть душу и кому-то протянуть, отдать... ну хоть показать! Просто показать, что она есть, что она белая, чистая - или многоцветная, ясная. И вот сейчас ему почудилось, что Маргаритана душу его приняла.

Он смутился.

- Смотрите, ветробуйство какое в небесах содеялось! А на волнах тишь. Это верховик играет.

- Говорят, в древние времена стоило только чего-то захотеть, как желание исполнялось, - вдруг сказала Маргаритана.

- А чего бы вы хотели?

- Опять ее увидеть... Чтобы я опять была девочкой и был тот день. Я бы не дала убить раковину, защитила бы! "Порфирол-ла!.."

- Значит, это вас мучило всю жизнь?

- Да.

- И меня тоже... Ну, тогда давайте попробуем как в сказке: зажмурьтесь три раза, шагните три раза - и все желанья исполнятся! - попытался Белозеров свести к шутке этот тяжелый разговор.

Маргаритана послушно закрыла глаза. Белозеров тоже зажмурился.

- Раз!

Волна коснулась их.

- Два!

Вода поднялась до колен.

- Три!

Обимур принял их в свои объятия, и дно ушло из-под ног.

Они оба разом открыли глаза, невольно цепляясь друг за друга. Капли стекали по ресницам Белозерова, и он тряхнул головой.

Лик Солнца смотрел с голубой высоты. И взгляд этот пронизывал Обимур насквозь. Они видели песок, напоминающий чистый бисер, и гальку, подобную рассыпанным нефритовым, яшмовым и сердоликовым бусам, и множество разноцветных раковин на золотом дне. Чудилось, Белозеров и Маргаритана, словно птицы, парят в райском саду.

А ветер все играл, играл над ними, шумел, будто посвистывал стрелами. То не ветер неуемновеющий пролетал над Обимуром - то был златокрылый Эрос, заставивший вдруг два сердца задрожать.

- Клянусь Обимуром, что вокруг нас, и небом, что над нами, - нет в мире никого прекраснее тебя. Словно бы сама Афродита осенила твое рождение, - тихо сказал Белозеров, а Маргаритана ответила:

- Мне кажется, что первый свет, озаривший землю, был свет твоих глаз.

Высоко-высоко, куда не мог проникнуть взор ни одного человека, три Мойры: Лахезис, что поет о прошедшем, Клото, играющая настоящим, и Атропос, ведающая будущее, - встретились со своими сестрами Норнами: Урдр - Было, Вердланди - Есть и Скульд - Будет. Проворными пальцами вытянули они из клубка, который им дали Среча и Несреча, две нити и переплели их так, что теперь никакая сила не могла бы отделить одну от другой.

- Быть бы мне этой волной, что тебя обнимает и нежит! - сказал Белозеров, а Маргаритана ответила:

- Твои ресницы пронзают мое сердце, словно светлые стрелы.

Обимур сверкал, будто был он драгоценным камнем.

Не в силах больше бороться с собою, Белозеров воздел глаза к небу, как бы в мольбе, и увидел, что Порфирола витает над Обимуром, изливая свой радужный свет в его воды, опьяняя их - и тех двоих, что безвольно носились в волнах необоримой страсти.

"Так вот какую награду сулила ты мне за спасение свое!.."

И он медленно увлек Маргаритану на прекрасноструйное ложе Обимура.

Когда они вышли на берег, там было пусто, лишь вдали завивался темный песчаный столб.

- Это уазик, наверное. Максим... он все понял, - сказала Маргаритана, и голос ее дрожал от счастья и усталости - Он уехал.

Белозеров промолчал, целуя ее сонные глаза, и сам подумал, что не иначе это почерневшая душа Максима завивает вдали угрюмые смерчи.

*

Многоглазый проекционный аппарат, словно снайпер, выцеливал что-то в небе. Впрочем, нет: он бил, бил - но мимо, опять мимо!

Серпоносов чувствовал, что у него по-детски дрожат губы. Восьмая сцена мчалась к концу, а что будет с девятой? Вот перед ним на переносном пульте сценарий Пашки Стельных, вот режиссерская раскадровка. Все вроде бы налажено, настроено, отрепетировано. Актеры живут в ролях, мизансцены сцеплены, будто звенья причудливой цепи. И вдруг...

Ну почему, почему это мертвящее ощущение не пришло прежде, почему его не осенило раньше чем он дал пуск, когда еще не поздно было подумать - и придумать, когда еще не заиграло в небе над Обимуром ошеломляющее действо!..

Максим знал - весь город сейчас на улицах, в парке, на смотровой площадке утеса. Сколько раз в спорах с бюрократами от культуры, противниками интертелепроекции, он выдвигал этот довод: массовое действо сближает людей, отрывает от индивидуальной спячки перед "телеками" и "видиками". Интертелепроекция соединяет человечество! Вот как сейчас: и чаша "Орбиты" на обимурском утесе, и лопасти нового ретранслятора там, за полосой границы, в Халунцзяне, ловят каждый блик света в небесах, перенося его дальше, дальше, дальше... через океан, до самых берегов Америки, до Сан-Франциско, где тамошний ретранслятор берет на запись эту интеретелепроекцию, чтобы, возможно, через день повторить ее., уже для себя, для всей Америки, а значит - для всего мира! Триумф Максима Д. Серпоносова, победа, которая далась так нелегко... а он ощущает себя на грани поражения.