Сумеречный свет тундры померк, как будто спустилась ночь. Но тут же, раздвинув тьму, брызнули солнечные лучи, расплавили тундру, озера. От яркого света мы прикрыли глаза рукой. Когда же осмелились глянуть, — ничего привычного перед нами не было. Летела навстречу даль, — и горы, и между ними равнина, как распахнутые ворота: входите! Но это ощущение продолжалось секунду: горы стояли на месте, равнина была под нами, — мы летели над незнакомой страной. Она вся была в зелени, покрытая лесом. Но тут мы ошиблись: в пущах деревьев мелькали невысокие здания, нити тропинок. Это был сад — бесконечный парк, выращенный заботливыми руками. Мы плыли над ним бесшумно, как на воздушном шаре. И снова ошиблись, мы воспринимали все слишком по-земному… Навстречу нам попадались небольшие диски светлых тонов: оранжевые, желтые, голубые, — самолеты, вернее сказать, — дисколеты. В каждом сквозь полупрозрачную сферу можно было увидеть одного-двух пассажиров. Встречались группы машин — по пять-шесть дисколетов. Они летели так плотно один к другому, точно были связаны невидимой нитью. Все вместе, как стая скворцов, они меняли направление полета, будто управляемые одной рукой. Так оно, наверно, и было на самом деле: всю группу вел кто-то один, машины управлялись синхронно.
То, что проплывало внизу, нельзя было назвать ни селом, ни городом. Не было административных зданий, кварталов и площадей, не было полей — ни распаханных, ни засеянных. Не видно было машин. Может быть, люди получали все от деревьев?..
Дисколет начал снижаться, почти коснулся вершин и сел на поляне, против светло-синего дома. Открытая терраса ступенями сбегала к земле. Земля была такая же, как у нас: серая, утоптанная ногами; там, где часто ходили, трава была примята… В глубине террасы открылась стеклянная дверь, ведущая из внутренних комнат. Вышел мужчина, пожилой, в светлой одежде. За руку он держал девочку. Тотчас она вырвалась от него и, прыгая по ступеням, устремилась навстречу, как показалось, — нам. Была она тонкая, хрупкая, большелобая, темноглазая, похожая на Лию, бежала со всех ног и кричала что-то веселое. Вот она близко, рядом, приникает глазами к лицу, к нашим глазам…
Вдруг что-то с шелестом развернулось над нами, словно упругий воздух наполнял парус. Исчезли только что светившие нам глаза. Померк свет незнакомой планеты. Прихлынула темнота, взревел ветер — вой урагана. Закачались кругом дымные смерчи, все в молниях, в светящейся электричеством бахроме. Пыль шла стеной, кажется, обжигала и царапала нам лица. Сквозь нее, как фонарь, просвечивал белый шар, такой же, как тот, что стоит против нашей палатки. Облако дыма накрыло его, сдвинуло, покатило на скалы.
— Уго!.. — крикнула Лиа.
Мы вскочили на ноги. В темноте, в буре, бушевавшей вокруг, мы не видели Лии, — чувствовали, что она поднялась во весь рост. Еще раз мелькнул перед нами шар, уже не катившийся, — прыгавший с камня на камень, — и картина исчезла.
— Уго!.. — Лиа кинулась к своему шару.
Тундра звенела от ее крика:
— Уго!..
Боль, страх, отчаяние, призыв звучали в этом единственном слове.
Мы стояли растерянные. Второй раз мы слышали голос Лии очень высокий и звонкий. Она бежала, почти не касаясь земли, будто у нее были крылья, и только следы, вспыхивавшие на влажном мху, говорили, как быстро ей надо бежать, чтобы успеть на выручку другу.
Казалось, и шар чувствовал, что надо спешить, — вспыхнул фиолетовым светом, раскрылся навстречу ей. Все остальное произошло мгновенно: раздался громовой гул, шар подпрыгнул на двадцать, на тридцать метров, на секунду повис, — наливаясь голубым ослепительным светом. Вслед ему, со стоном и чавканьем, поднялось из болота длинное металлическое копье маяк, служивший Лие для приземления. Не успели мы моргнуть глазом, — шар и копье скрылись в низких надвинувшихся на тундру тучах.
Четыре дня до очередного сеанса связи минули. Виталий не подошел к передатчику. Не подошел и в следующий вторник. А еще через два дня над тундрой затарахтел вертолет.
— Какого лешего! — ругался летчик, кособоко посадив машину на кочки. — Почему молчали? Травкин разбил кулаки об стол: вызвать!..
Никто из троих пилоту не отвечал. Свертывали палатку, плащи, грузили в кабину рацию…
— Языки проглотили? — не унимался пилот. — Разделает вас начальник, — будьте здоровы!
— Пошел ты!.. — огрызнулся Илья.
Молча сидели в кабине, не глядя в иллюминаторы. Всю ответственность за неудавшийся контакт с планетой гаммы Цефея они взяли на одних себя. Эта ответственность угнетала их. Может быть, не случись с Уго несчастья, все обернулось бы по-другому? А теперь и жертва Ильи оказалась напрасной: память к нему не возвращалась…
Травкия с молодыми геологами не церемонился:
— Что вы мне суете тетрадь? Пишите рапорт, что источник излучения не нашли! Получите среднемесячный, без премиальных…
Большинство геологов были в тайге и в тундра, не знали об этой истории. Но те, кто. оставался на базе, — Башин, коллекторы, — считали рассказы Ильи, Ани и Виталия выдумкой и не верили ничему. Разнос, учиненный Травкиным из-за неудачного поиска, право же казался весомее и реальней всяких фантазий.
Не поверили и тогда, когда на второй неделе по прибытии на базу умер Илья.
Записки Виталия среди прочих ненужных бумаг со стола Травкина попали в конторский архив. Там их и удалось разыскать.
Тетрадь помечена 1951 годом. На ней еще не выцвели черпала от авторучки.
— То, что вы предлагаете, извините меня, — совершеннейшая утопия!
— Железные дороги тоже считались утопией.
— Вы хотите сказать…
— Наш коллектив…
— Я уже слышал: коллектив, опыт… Но ведь это, вы сами утверждаете, только опыт!
— Всякий опыт — шаг в будущее.
— Девушка, вы отнимаете у меня время!
Говорить было не о чем, все рушилось — планы, поездка. И все же Галина не удержалась от резкости. Ей было двадцать два года, и она верила, что если не у министра, то где-то в другом месте их поймут и помогут, — таков уж возраст.
— Пойдем, Виктор! — решительно встала она. — Мы тут ничего не добьемся!..
Лифт с тринадцатого этажа опустил их в светлый просторяый вестибюль. Все здание Министерства строительных материалов было сверкающим, как кристалл. Для себя строители не поскупились ни в чем; словно гордясь, вложили в здание синтетику, пластик…
— Не сумели мы объяснить! — с огорчением сказал Виктор. Если б Андрей Витальевич…
