Оскорбленная, Анна швырнула на землю кошелек, и Ормистон тут же подцепил его острием пики. Но что значило серебро — ведь сюда уже спешат головорезы Елизаветы.
— А теперь, госпожа, попрошу кольца.
— Кольца?
— Да, кольца, те, что так дивно сверкают на ваших пальцах.
Не веря своим ушам, Анна растерянно оглянулась по сторонам и тут заметила бесшумно скользящего среди сосновых стволов волка, его пасть была оскалена в плотоядной усмешке, обнажавшей белые острые клыки, между которыми подрагивал розовый язык. Выдыхая клубочки белого пара, волк неторопливо, с ленцой, приближался.
Ормистон проследил ее взгляд и грязно выругался, увидев волка. Он развернул лошадь, словно готовясь к нападению, и спокойно обратился к зверю.
— Джок, не суй свой нос в мои дела. Я не прихватил сегодня серебряных пуль, но у меня есть из чего их сделать. — Ормистон похлопал себя по поясу, куда он засунул кошелек Анны.
Волк фыркнул и начал медленный танец, от которого лошадь Ормистона тревожно повела ушами. Ормистон опустил пику, но волк легко поднырнул под нее и слегка куснул лошадь за задние ноги, как делал всякий раз, сгоняя отбившихся овец. Лошадь обезумела от страха, а Ормистон рисковал быть выброшенным из седла и оказаться нос к носу с волком.
— Прекратите! — крикнула Анна, но ее никто не услышал. Держа поводья и пику в одной руке, Ормистон наклонился, явно намереваясь выхватить из-за голенища пистолет.
— Остановитесь! — Анна сорвала с пальцев алмазные кольца и швырнула их в лицо Ормистону. — Подавитесь! Вы отняли у меня мужа, лошадь, деньги, вы не успокоитесь, пока не отнимите последнего!
Анна побрела обратно в Дейл. Она слышала, как где-то позади трусит волк, но даже не подумала оглянуться.
Покидая Англию, Анна была уверена, что у нее не осталось ничего, о чем стоило сожалеть. Меньше чем за два дня шотландцы убедили ее в обратном: они отняли у нее то немногое, что она взяла с собой, отняли, не сказав при этом ни единого грубого слова. У нее осталась лишь смена тонкого белья, надетая под грубой рубахой. Кроме этой рубахи она получила еще жидкую ячменную похлебку, кровь Ячменного Зерна и краденую английскую овцу.
Если она доберется до святилища, это станет ее победой. Преклонив колена на священной земле, она наконец-то обретет покой.
Если в словах Ормистона есть хоть крупица правды, то сегодняшняя ночь может оказаться для нее последней.
Уже стемнело, когда Анна наконец-то добралась до хижины. Волка нигде не было видно. Старуха предложила ей овсянку и свежеиспеченные овсяные лепешки. Анна порядком проголодалась за день, и запах пищи подействовал на нее опьяняюще. Она жадно принялась за еду и остановилась, лишь когда котелок опустел. Теперь оставалось ждать появления лорда Скроупа.
Неожиданно дверь отворилась. На пороге стоял Джок. В своей отороченной мехом куртке, наброшенной поверх камзола, с тонкой усмешкой на губах, он смотрелся заправским щеголем. Значит, Джок — чернокнижник, меняющий обличья, оборотень, лесной демон! Его слегка хищное лицо можно было бы назвать привлекательным, если бы не горящие глаза.
— Вам нечего бояться меня, — сказал он, оперевшись на стол. В кулаке у него было что-то зажато. Джок раскрыл ладонь, на ней лежало обручальной кольцо Анны. — Это было не просто.
— Конечно, не просто, если бегать по лесу с кольцом в зубах. — Анна не шевельнулась, чтобы взять кольцо.
Джок рассмеялся и пустил кольцо по столу к Анне. Докатившись до нее, золотой ободок завертелся и замер.
— Это — цветочки, — заметил Джок и отвернулся, заговорив о чем-то со старухой. Анна нерешительно взяла кольцо и надела на палец. Приятная тяжесть металла напомнила, что она все еще замужем, несмотря на то, что шотландцы во главе со Скроупом отняли у нее Тома.
Джок наполнил три кружки и подвинул одну к Анне.
— Слышали, что сказал Ормистон? Англичане близко. Мы, Армстронги, слишком разобщены, чтобы остановить их. Гектор из Харлоу предал нас, да и другие не поторопятся на помощь, они будут сидеть и выжидать, пока с нами не разделаются. Эллиоты собираются праздновать Рождество дома. Я не вправе винить их за это.
Джок поднял кружку.
— Если бы Вода Жизни могла спасти нас, я бы потратил ночь на серьезное изучение дна этой кружки, но прелести опьянения обманчивы. Лучше довериться Великой Ночи.
Анна не прикоснулась к своей кружке. Она знала, что Великой Ночью язычники называют ночь перед Рождеством, но она никогда не видела их праздничного ритуала. Анна поудобней устроилась на соломенном тюфяке, старуха зажгла свечи, подбросила в очаг дубовых корней... Заплясали по стенам отблески пламени, Джок опустился на колени перед старухой. Анна завороженно наблюдала, как колдунья взяла щепотку соли из мышиного черепа и положила Джоку на язык. Она непрерывно что-то бормотала, Анна могла разобрать только отдельные слова, да и то после того, как их повторял вслед за старухой Джок. От этих языческих заклинаний у любого порядочного христианина волосы на голове встали бы дыбом, язык бы у него отсох, буде произнес он эти слова, и гореть бы ему после смерти в геенне огненной. Анна готова была бежать на край света, только бы не слышать всего этого, но бежать ей было некуда. К тому же странным образом это зрелище захватило ее.
Повернись колесо от зимы к лету.
Повернись колесо от тьмы к свету,
Старый Черный Король
Станет вновь ребенком сияющим.
Солнце рождается вновь из чрева ночи.
Казалось, этой ереси не будет конца. Анна с горечью сознавала, что в последнюю ночь свободы, в Рождественскую «очь, она вынуждена внимать язычникам и прислушиваться во тьме к шагам Люцифера. Это была самая долгая ночь в году. Под утро, устав ожидать прихода Сатаны, который виделся ей то ли смердящим козлом, то ли мерзкой жабой, Анна забылась тревожным сном.
И как в прошлый раз, она проснулась в Час Волка. Джок осторожно тряс ее за плечо.
— Слышите? Мои братья с холмов говорят, что англичане уже близко.
Раздался долгий, протяжный, пронзительно-тоскливый волчий вой. Джок понимал своих хищных собратьев лучше, чем английскую речь. Он помог Анне встать, ногой отпихнул тюфяк. Тут же появилась старуха с веником и стала яростно мести то место, где было ложе Анны. Это было безумие — выметать пол под тюфяком, даже если в гости ожидают английского лорда.
Топот копыт неумолимо приближался. Можно было подумать, что сюда мчится целая конница. Собаки захлебывались в бешеном лае. Их язык был куда понятнее Анне, чем волчий. Сомнений не было: кто бы ни спешил сюда, он спешил на охоту.
