— С тобой?
— Да, со мной. Или вы боитесь? Вы же видите, я один.
— Кто тебя знает, один ты или?.. — пробормотал Дор.
— Даю слово.
— Слово Марана?
— Слово Марана не хуже любого другого. Что, Поэт, не так?
— Возможно, так, — медленно сказал тот, — а возможно, и не так. Прошло слишком много лет с тех пор, когда я поручился бы за крепость твоего слова, Маран.
— Не веришь слову, так поверь здравому смыслу. Разве ты собираешься прятаться? Разве я не смогу найти тебя, где б ты ни спрятался, приди тебе такая фантазия в голову? Разве я не могу разыскать любого из вас в отдельности или всех вместе в ту минуту, когда мне это понадобится?
— Идем, — решительно сказал Поэт. — Идем.
— Это еще что за водичка! — сказал Маран, пренебрежительно отодвинув в сторону посудину с таной. — Выпьем лучше по чашечке тийну.
— А закон? — полюбопытствовал Поэт.
— Закон?.. Эй, приятель, дай нам несколько пустых чашек! Шевелись! — Маран вытащил из заднего кармана поношенных брюк плоскую флягу, отвинтил колпачок, налил темной, остро пахнущей тийну в четыре чашки, вопросительно посмотрел на Нику — та отрицательно качнула головой, снова завинтил колпачок и демонстративно положил флягу на стол. — Неужели тебя беспокоят подобные пустяки? По-моему, в своде нет ни одного закона, который бы ты не нарушил.
— Ошибаешься, — насмешливо сощурился Поэт. — Я никого не убил, не ограбил, не изнасиловал.
— Верно. Но ты вполне можешь кончить, как убийца.
— Могу. Как убийца, либо как Мастер или… Рон Лев.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Маран после еле заметной паузы. — Рон Лев умер от рук убийц.
— Так и я могу умереть от рук убийц, это ведь не исключено.
— Ты играешь с огнем, Поэт.
— Не будь банальным, Маран, тебе это не идет.
— Неужели ты не понимаешь, что государство может раздавить тебя одним щелчком?
— Почему же оно этого не делает?
— Потому что мы росли с тобой вместе. Потому что ты дрался рядом со мной, когда соседские мальчишки обзывали меня гнусными словами только из-за того, что мой отец повесился, оставшись без работы. Потому что меня кормили, поили и одевали твои родители. Потому что мы бегали вдвоем со своими детскими стишками к Вену Лесу, который тогда еще не был Мастером…
— Он был Мастером всегда.
— Да, он был Мастером всегда, но тогда у него было еще и имя…
— Верно, тогда у него было имя, но скажи, Маран, когда хоронили его уже ставшее безымянным тело, где был ты? Я-то знаю, где был я. Я стоял у гроба, потом у могилы, потом плакал у дверей его дома, а вот где был ты, Маран?
— Мы воевали за идеи Перелома с оружием в руках, а Мастер…
— Не напускай тумана, Маран, ты не на трибуне. Конечно же, ты великий воитель… вроде твоего приятеля Изия!.. но уж в тот-то день я, к счастью, был рядом с тобой. — Он поставил чашку и повернулся к Дану и Нике. — Мы выпустили десяток пуль в стены Крепости и, клянусь, могли бы палить по ним до скончания века, если б несколько доблестных гвардейцев не открыли нам ворота. — Это «доблестных» прозвучало в его исполнении, как ругательство. — Когда мы ворвались в Крепость, оказалось, что нас тысяч пять-шесть, а защитников ее две-три сотни, и то, большинство бросило оружие сразу, отстреливалось каких-нибудь пятьдесят-шестьдесят человек на подступах к Центральному зданию, половина их была убита на месте, а остальные сдались через пару минут, после того, как покончил с собой император. Знаете, как это было? Он вышел на балкон, приблизился к перилам и сказал: «Не стреляйте друг в друга, вот кровь, которой вы жаждали»… И представьте себе, все замерли, ни одного выстрела! Тогда он улыбнулся, мол, ладно, я вам помогу, и выстрелил себе в сердце.
— Что тебе очень понравилось, — сказал Маран без вызова, просто констатируя факт.
— Да. Это была красивая смерть. Не знаю, как он жил, но умер он красиво. И что удивительно, тысячи человек ворвались туда, чтобы расправиться с ним, и ни один не посмел… Впрочем, я полагаю, что, очухавшись, его пристрелили бы доблестные гвардейцы, деваться-то им было уже некуда…
— Интересно, за что ты взъелся на гвардейцев? Если б не они, мы бы действительно палили в стены до скончания века.
— Я не люблю предателей, Маран. Ни в своем стане, ни в чужом.
— Однако тогда ты смотрел на вещи иначе и о гвардейцах, помнится, отозвался не столь сурово.
— Я был молод и глуп. Но мы отвлеклись. Так вот, Мастер выступал не против идей, а против крови и насилия. И уж кто-кто, а ты прекрасно знаешь, что он был человеком благородным и чистым, может быть, самым благородным и чистым человеком в нашей стране. И не пришел ты его хоронить, потому что боялся за свою репутацию. Или хуже того, карьеру. Вот тогда и разошлись наши пути, Маран.
— Я выбрал путь, по которому меня вели совесть и долг.
— Может быть. Но самый прекрасный путь не стоит того, чтобы ступить на него, перешагнув через тело своего учителя. И уж во всяком случае, построив карьеру на предательстве, нельзя при этом еще и претендовать на незапятнанность мундира.
— Ладно, — сказал Маран с усилием. — Допустим, ты прав.
— Допустим?
— Прав! Признаю. Но это единственное, что ты можешь вменить мне в вину.
— Да?
Маран налил себе тийну, выпил залпом и со стуком поставил чашку на стол.
— Факты! Давай факты.
— Факты? Сколько угодно. Да вот только что! Тебе не понравилось, что я почтил память Расти…
— Я этого не говорил.
— Не говорил, да… Ладно, оставим это. Факт первый — Великий План.
— Автор Плана не я, а Изий.
— Понимаю. Ты решил прибегнуть к испытанному приему — «Изий думает за нас, Изий решает за нас, Изий в ответе за все». Но этот номер не пройдет. Разве ты протестовал против плана? И не ври, я все равно не поверю, если б ты осмелился выступить против Изия, ты сидел бы сейчас не здесь, а…
— А я и не говорю, что выступал против.
— Стало быть одно из двух: либо ты был против Плана, но голосовал за, что беспринципно, либо ты искренне считаешь, что План хорош.
— Насчет голосования ты… — начал Маран и осекся. — А что ты, собственно, имеешь против Плана? Разве дать приличное жилье тысячам и тысячам людей, доныне прозябавших в трущобах, не благородная цель?
— Разве для этого необходимо уничтожать то, что создавалось столетиями, труд и мечту тоже тысяч и тысяч людей?
— А что ты предлагаешь делать со всеми этими дворцами? Поселить там кого-нибудь? И тем самым создать заново ту аристократию, ради избавления от которой столько народу, и ты в том числе, шло на штурм Крепости, с автоматами, да, но без пушек? Оставить их пустовать? Так и так они бесполезны.
