Чтобы прогнать наихудшие подозрения, Дэвид хотел было возразить старшему лейтенанту, что их странный внешний вид как раз и свидетельствует в защиту того факта, что диверсантов в таких нелепых нарядах за линию фронта не посылают. Но промолчал.
Глущенко вытер рот ладонью. Украдкой косясь на командира, взял со стола открытую банку. Облизнул ложку и доел остатки тушенки в один присест. Споткнулся о лежащие на полу дрова и подойдя к койке, по-быстрому вытянулся поперек. Разведчик устроился поудобнее в ногах у спящих. И больше, не меняя позы, мгновенно заснул. (Спать ему предстояло минут двадцать.)
— Отправить вас в штаб? Для дальнейших разбирательств? Больно вы там нужны, — и Афанасьев живым наждаком взглянул на каждого, — Я замещаю тут и Контрразведку и Особый отдел НКВД, — продолжил старший лейтенант все так же размеренно. Сейчас это было не лицо, а китайская стена. — Как правило, другие командиры, расстреливают таких как вы на месте. Но я поступаю по-другому.
Глаза мужчины с фингалом испуганно забегали.
Джульетта ждала продолжения, почти не дыша.
В состоянии тотальной паники, Дэвид пытался делать вид, что все в порядке.
Грохот затихающего минометного обстрела перекатывался по подвальным помещениям.
— За утро отбиваем четвертое нападение, — медленно, но веско произнес Афанастев: — Гитлеровцы буквально отчаянные сабельные атаки устраивают, пытаясь закрепиться на переднем крае нашей обороны. Но откатываются и опять лезут. Пополнения нам не обещают. Поэтому проверенными бойцами я стараюсь не разбрасываться, — заявил Афанасьев: — Каждый человек у меня на вес золота, — печной желтый свет пробежал по лицу командира. — Я действую согласно сложившейся ситуации. В которой велено стоять насмерть. Не дать немцам овладеть всеми выходами к Волге и захватить город. Нам приходится самим добывать новичков. Затыкая ими дыры, оставшиеся после погибших в бою.
Джульетте послышалось: «… дурачков.»
— Вы пойдете в атаку первыми. Прятаться за чужими спинами не станете. Выполните приказ до конца. Заняв первую линию окопов, — тон Афанасьева был предельно деловым. Он нес ту силу, которая подчиняет все вокруг. — Не питайте иллюзий: удрать вам не позволят мои разведчики. Которые приглядят за каждым из вас, — предупредил он. — Эта атака никому не даст солгать. Вы уйдете, как отлив. И вернетесь другими. Проявите себя. Сделав что-то полезное для Родины. Покажите свою истинную суть, — лицо старшего лейтенанта выглядело мертвенно-бледным от усталости и напряжения последних дней. — Беру вас в оборот, можно сказать, на свой страх и риск. Даже если ты — жалкий трус, шпион или какое другое ничтожество, к концу боя выжившие искупят все грехи. Другой возможности вас прощупать у меня нет. Да. Вот еще что, — Афанасьев улыбнулся тонко и холодно. — Какое оружие в бою сами добудете — то и ваше, — тоном простака заявил он: — Вот там и выясниться из какого вы теста.
Джульетта ахнула и громко вздохнула, услышав приговор.
«Ага,» — подумал Дэвид: «Как штрафников вперед погонят. Опрокинуть врага голыми руками. Живым мясом… Чтобы кровью смыли… И пуля в затылок — если что не так.»
— Хоть рогатку дайте? — попросил Дэвид, впервые открыв рот: — Просто — дохлый номер, без оружия…
Старший лейтенант посмотрел на него уголком напряженного глаза.
— Черта тебе лысого — а не ствол. У меня каждый патрон на счету. Боеприпасов в обрез. Порой бойцам поштучно на руки выдавать приходится. Не строй надежд: я не допущу, чтобы ты, с моим оружием в руках, попытался махнуть на сторону немцев, — жестко и властно добавил командир.
Джульетта испытала тихий ужас. Холод глубоко запустил когти в ее тело. Все оборачивалось против них.
Черноусый с фингалом сильно сник.
Они понимали, что приказ Афанасьева звучит для них, как смертный приговор. И было очевидно, что он не в первый раз принимает такое решение.
Старшина почесал щетину, взял чайник за ручку через рукав шинели и налил в стакан старшему лейтенанту кипятка. Из погнутого котелка подлил туда же заварки. Забрал со стола кружку. Сполоснул. Навел чаю и протянул Джульетте.
— Да вы садитесь, — обратился он к девушке. Щеки мужчины поползли в стороны. Старшина сразу отнесся к ней по-доброму.
Обмирая от благодарности, замерзшими, негнущимися пальцами Джульетта приняла кружку из рук старшины. Рукава водолазки намокли и отяжелели.
— У нас тут все просто. Всем достается, — успокаивал он. И заткнув полы шинели за ремень, неуклюже скосолапив ноги, принялся заниматься печью и дровами.
Нервно стискивая щербатую кружку, профессорская дочка отхлебнула дымящийся чай. Наполнившее горло тепло согрело желудок. Она ощущала напряженным животом, как внутри растекается нега. Превратившаяся в ледышку Джульетта начала оттаивать. Несколько глотков обжигающего кипятка сотворили чудо. Чай медленно разносил тепло по всему телу.
Дэвид был на таком взводе от этого ультимативного приказа, что злым голосом переспросил:
— Значит оружия таким как мы не полагается?
Старший лейтенант мотнул головой в знак согласия, помешивая чай. Ложечка позвякивала о край стакана.
— А в задачу нам ставится — захват передней линии обороны вермахта. Укомплектованного опытнейшими бойцами, подмявшими под себя пол Европы. И вооруженных до зубов? — распижонился Дэвид. — Премного благодарен. Редкой вы души человек, товарищ Гвардии старший лейтенант, — и неустрашимая улыбка коснулась губ агента времени.
«Терять ему уже было нечего,» — от этой мысли Дэвид почувствовал себя свободным.
Старшина от неожиданности крякнул. И на его виске вздулся уродливый рубец от плохо заживающего пулевого шрама. Но он быстро присел, сунув в огонь несколько поленьев.
Дэвид удостоился еще одного пристального взгляда командира.
Койка заскрипела. На отрешенных лицах бойцов появился интерес. Оказывается, многие проснулись.
Не поднимаясь со стула, Афанасьев подался вперед. Даже в этой позе старший лейтенант казался опасным. Он поискал признаки страха в глазах Дэвида, но увидев в них только гнев, сказал:
— А с вами по-другому нельзя. Чего зря пугать, да выпытывать. Врать-то вы мастаки. Пойдете на передний край. Вас проконтролируют. О результатах вылазки доложат мне. Сами должны понимать…
Кто-то из бойцов загремел коробкой с патронами, но тут же затих.
— В самом деле? А не обманете? Гарантируете, так сказать? Слово офицера? — с осознанием гнева, который бушевал в нем, выспрашивал Дэвид: — А то мы для вас весь город до волжско-донских степей от немецко-фашистских захватчиков в миг зачистим. Приурочив это событие к вашему чаепитию, — это попахивало импульсивным ребячеством, но Дэвид не мог себя остановить. Сохраняя при этом свое нахальное обаяние. — Приспущу штаны и голым задом вперед, так и брошусь в атаку. Делай, как я! И гитлеровцы смутятся моего бесстыдства. Да как драпанут, глаза ладошками прикрывая. Пунцовые от стыда. Бросаясь танками под пулеметы. И ты же нас, по возвращении, следом отведешь за стеночку и шлепнешь. Чтобы себе — Звезду героя на грудь и улицу в свою честь. И школу, где штаны протирал. Бюст в сквере парка. И пенсию генеральско-фельдмаршальскую. И книгу воспоминаний в трех томах: «Не замаравшим ни чести, ни портков посвящается.»
