— Иди за мной, чистик! — рявкнул он.
Он привел Крейга к дому из серого камня на краю поля, втолкнул его внутрь и со словами «вот, Охотник, это тот самый чистик» прикрыл за собой дверь.
По каменным стенам были развешаны ружья, луки и стрелы. Верховный Охотник, дородный седой человек, стриженный ежиком, сидел за деревянным столом напротив двери; его лоб украшали четыре красных кружка. Он встретил Крейга холодным взглядом и указал ему на стулья, выставленные в ряд напротив стола. Крейг сел на тот стул, что был ближе к двери. Во рту у него пересохло.
— Сообщаю тебе, Рой Крейг, что ты на суде, где по закону охоты будет решен вопрос о твоей жизни и чести, — жестко сказал Барим. — Поклянись кровью Красного Зверя, что будешь говорить правду.
— Клянусь кровью Красного Зверя, что буду говорить правду!
Крейг вспотел. Собственный голос показался ему фальшивым.
— Что бы ты сказал о человеке, который предал наш проект уничтожения фитонов? — спросил Барим.
— Это охотничья измена. Он был бы вне закона.
— Очень хорошо. — Барим подался вперед, и его серые глаза впились в Крейга. — Повтори, что ты ответил, когда Борк Уайлд спросил тебя о грузе, который вы перевезли с острова Вертон па Базу?
У Крейга перехватило дыхание.
— Там были диапозитивы, образцы, всякие научные штуки…
Барим стал подробно расспрашивать его о контейнерах. Крейг отчаянно старался говорить правду, не упоминая при этом имени Мидори. Но Барим вытянул из него ее имя и стал задавать, вопросы о ее взглядах и наклонностях. Крейгу стало так страшно, что он едва держал себя в руках. Глядя Бариму в глаза, он честно отвечал на вопросы, но не говорил ничего такого, что могло бы опорочить Мидори. Наконец Барим отвел взгляд в сторону и хлопнул ладонью по столу.
— Ты что, паренек, влюблен в эту Мидори? — спросил он. Крейг уставился в пол.
— Я не знаю, Охотник, — промямлил он (и подумал с отчаянием: ну разве можно знать наверняка, что ты влюблён?) — Я… я люблю быть с ней вместе… но я никогда не думал… в общем, мы очень дружны. — Он с трудом сдержался. Едва ли я влюблен.
— Базовый остров засеян семенами фитонов, — сказал Барим. — Кто это сделал?
— Но ведь они и сами могли прилететь… — Крейг не решился посмотреть Бариму в глаза.
— Была ли Мидори Блейк морально готова к тому, чтобы привезти сюда эти семена и посеять их?
— Морально?.. Как это — морально?
— Хватило бы у нее смелости решиться на такой поступок?
У Крейга замерло сердце. Наконец он поднял взгляд.
— Нет, Охотник! — сказал он. — Я никогда не поверю, что Мидори на такое способна!
Барим мрачно усмехнулся и снова ударил ладонью по столу.
Уайлд! — крикнул он. — Введи их!
Первой вошла Мидори — в белой блузке и черной юбке, бледная, но спокойная. При виде Крейга она слабо улыбнулась. за ней вошла худая и стройная Милдред Эймс в белом, а потом — хмурый Уайлд. Он сел между Крейгом и Эймс, Мидори — с краю.
— Мидори Блейк, ваш приятель и в самом деле был вами одурачен, здесь я вам верю, — сказал Барим. — Собственно говоря, после вашего признания суд можно считать оконченным. Осталось вынести приговор. Я еще раз прошу вас объяснить, зачем вы это сделали.
— Вы все равно не поймете, — сказала Мидори. — Вам хватит того, что вы уже знаете.
Её голос был тихим, но твердым. Крейга охватил ужас.
— Пока я не вижу никаких смягчающих обстоятельств, — сказал Барим. — Я должен знать ваши мотивы. Это вам же необходимо. Может быть, вы ненормальны?
— Я нормальна. И вы это знаете.
— Да. — Барим слегка ссутулился. — Тогда придумайте какую‑нибудь причину. — Его голос стал почти умоляющим. — Скажите, что вы ненавидите Морден. Или меня.
— Почему я должна кого‑то ненавидеть? Мне жаль вас всех.
Милдред Эймс поднялась с места. Ее лицо пылало.
— Вам нужна причина? — сказала она. — Пожалуйста! Ваш безответственный приказ о применении транслокации — вот причина! Жить здесь стало смертельно опасно. Теперь вы должны признать свое поражение и покинуть планету!
Но она лишь помогла Бариму вновь обрести самообладание. Верховный Охотник улыбнулся.
— Сядьте, пожалуйста, — спокойно сказал он. — Через три месяца за вами прибудет корабль с Белконти, и вы снова окажетесь в безопасности. А мы не признаем поражений и не боимся смерти. И не ждем, что кто‑то будет нас оплакивать.
Эймс села, всем своим видом выражая протест и негодование. Барим перевел взгляд на Мидори. Выражение его лица стало непроницаемым.
— Мидори Блейк, вы виновны в охотничьей измене, — сказал он. — Вы оказали враждебным существам помощь в их борьбе с людьми. Если вы не дадите этому такого объяснения, которое можно было бы назвать человеческим, я вынужден буду заключить, что вы не считаете себя человеком.
Мидори молчала. Крейг украдкой посмотрел на нее. Она сидела прямо, сложив руки на коленях. В ней не было никакого вызова. Барим встал.
— Хорошо, — сказал он. — Я объявляю вас, Мидори Блейк, вне закона. С этой минуты вы отлучены от человеческого сообщества. Но вы женщина, и родом вы не с Мордена. Поэтому я смягчаю приговор. Вас перевезут на Остров Зверя и оставят там, отобрав у вас все, сделанное человеческими руками. Но растения на этом острове земные. Вы сможете питаться их ягодами и корнями, то есть вас будут поддерживать земные формы жизни, хотя вы их и предали. Если вы доживете до того дня, когда прибудет корабль с Белконти, то полетите на нем домой. Хотите что‑нибудь сказать, прежде чем приговор будет приведен в исполнение?
Охотник Барим побледнел, и четыре красных кружка резко выделялись на его лице. Крейг не выдержал наступившей тишины. Он вскочил и закричал:
— Нельзя этого делать, Охотник! С ней нельзя так! Она слабая! Она не знает наших обычаев!
— Молчать, нытик несчастный! — Уайлд ударил его по лицу и, схватив за плечи, усадил на место.
— Тихо! — пророкотал Барим. Уайлд сел, тяжело дыша.
— Я знаю ваши обычаи, — сказала Мидори. — И вашего снисхождения мне не нужно. Отвезите меня на остров Бертон.
— Одумайся, Мидори! — воскликнула Эймс. — Ведь там нечего есть! И там же танасис — он тебя убьет!
— И вы тоже не понимаете меня, Милдред… — сказала Мидори. — Так что же, Охотник, моя просьба будет исполнена?
Барим оперся руками о стол.
— По закону я должен ее исполнить, — хрипло сказал он, — Я гляжу на вас, Мидори Блейк, и мне, Охотнику Бариму, становится страшно.
Потом он выпрямился.
— Тебе, Уайлд, поручается исполнение приговора, — Голос Барима вдруг стал бесцветным.
