шов на её бедре, Сорси вдруг краснеет. Доктор Тейлор мгновенно улавливает эту перемену, и рука, касающаяся кожи девушки, замирает.
– Что случилось? – мягко спрашивает Мара.
– Ничего. Я это… Ты только не смейся.
– Не буду.
– Зато я буду. Буду по твоим рукам скучать, – сконфуженно говорит Сорси. – Тебе, наверное, часто это говорят, да?
– Да. Но у меня правило: никаких отношений с пациентами, – бесстрастно отвечает Мара. – Но кто знает… Вдруг ты когда-нибудь вернёшься и захочешь меня навестить?
– А массаж будет? – хитро улыбается рыжая.
– Конечно. Всё, можешь одеваться.
Сорси спрыгивает с кушетки, Мара подаёт ей юбку и ловит взгляд девушки.
– Я хочу тебя попросить, – негромко говорит Мара, не отводя глаз.
– О чём? – спрашивает Сорси, завязывая пояс.
Доктор Тейлор берёт её за руку, вкладывает в ладонь маленький мешочек.
– Это мне?
– Нет. Но это просьба. – Мара снова улыбается улыбкой-вспышкой, которая так не нравилась Гайтану и Жилю. – Содержимое надо сегодня вечером высыпать в питьё мужчинам. Чтобы выпили все четверо.
– И что будет? – насторожённо спрашивает Сорси, но ладонь не убирает.
– Проспят до утра беспробудно.
– Подожди, зачем?
Сорси снова усаживается на кушетку, кладёт мешочек рядом и как бы ненароком вытирает руку об юбку.
– Я заберу Акеми. Она остаётся здесь.
– Не-не, ты чё? Нам завтра с утра ехать, какое «заберу Акеми»? – тараторит Сорси и вдруг осекается и замолкает.
Мара выдерживает паузу, кладёт ладони на колени девушке, поглаживает.
– Всё правильно. Вы уезжаете. Всемером. Но Акеми остаётся здесь. С собой вы забираете мою до… племянницу Веронику.
– Кого? – ошарашенно спрашивает рыжая.
– Ронни.
– Так, не материться… не материться при нормальных людях… Он что – девка?
– Да. И её необходимо отсюда вывезти. Любым путём. Ваш священник в курсе, что Ронни едет с вами. Но никто не в курсе, что вы возвращаетесь без Акеми.
– Глупость какая-то. Акеми-то тут при чём?
Пальцы Мары становятся стальным капканом, впиваются в кожу, заставляя Сорси морщиться.
– Внимательно слушай, милая. Очень внимательно. Я заключила договор. Договор, по которому ваша крошка Амелия и дети Азиля выздоравливают, вы увозите Ронни в безопасное место. За это я отдаю Триединой одну жизнь. Только так вы уедете отсюда целыми и невредимыми. И до дома доберётесь спокойно. И Николя увидит маму живой и здоровой. Триединая сохранит вас в пути и будет присматривать за вами всю жизнь. Акеми станет вашим оберегом.
В зрачках Сорси мечется ужас. Мара расслабляет руки, снова поглаживает ладонями её колени. Там, где её пальцы впились в кожу, наливаются бордовые пятна.
– Всё не случайно, девочка. Всё было предопределено очень давно. Даже твоё падение в Париже. Понимаешь?
Сорси с трудом сглатывает, кивает.
– Это новый мир, Сорси. У него новые хозяева. И лучше слушаться их.
– Но как же Жиль…
– Никак. Она ему не нужна. Он – будущее вашего города, вашей страны. Она ему только помешает.
– Ей не будет больно?
– Нет, конечно.
Девушка смотрит на маленький тканый мешочек рядом со своей рукой. В глазах стоят слёзы.
– Нет, милая, ты не станешь предателем. Никто не узнает, куда она пропала. Вас заставят уехать, пообещав найти её. И всё. Ты спасёшь свой город. И своего сына. И парня, который тебе так нравится. Чтобы выиграть партию в шахматы, надо пожертвовать пешкой. Но ты выиграешь партию.
– Я не понимаю… Что за шахматы?
– И не надо. Просто сделай это. Ради всех тех, кто тебе по-настоящему дорог.
Сорси замирает, делает глубокий вдох, запрокидывает голову, стряхивая набежавшие слёзы.
– Я сделаю. Сделаю, Мара. Обещаю.
– Умница моя. И не забудь улыбаться.
Сорси возвращается в палату, застаёт Акеми пакующей вещи Амелии в рюкзак.
– В бассейн я не пошла, решила поскорее собраться, – услышав шаги за спиной, отчитывается Акеми. – Как твоя нога? Что сказала Мара?
– Всё отлично. Скоро мы будем дома.
Если бы Акеми не была так увлечена сборами, она заметила бы и бледность подруги, и неестественно спокойный голос, и то, как она то и дело касается кармана на юбке. Но Акеми не до неё. Ей не терпится поскорее уехать отсюда. Обнять маленькую Амелию, убедиться в том, что с ней всё в порядке. Поцеловать Жиля. И ещё раз, и ещё. И ещё. И никогда не расставаться с ним больше чем на день. Или не расставаться совсем…
К полудню жёлтый кэб привозит девушек к отелю. На ступеньках крыльца сидят Жиль и Амелия, перед отелем по тротуару нетерпеливо ходит туда-сюда Гайтан.
– Девки! – басит он радостно, первым увидев подъехавшую машину. – Девки наши! Ура-а-а! Всё! Завтра мы отсюда валим! Мы тут это… маленько натворили, и нам велели возвращаться в Азиль. Мы едем домой! Домой!
И Амелия, одетая в дорожный комбинезон, скачет рядом с ним и весело верещит.
Жиль сияет. Глаза – ярче майского неба. Акеми обнимает его, прижимается тесно-тесно, словно стремясь влиться в его тело, стать им, чтобы никогда не расставаться. Вдыхает его запах, трётся щекой о рубашку на груди. От счастья Акеми трудно дышать, слов не находится, а хочется говорить… сказать…
«Я успею. Ещё успею рассказать самое важное. Сейчас не время. Сейчас просто хочу смотреть, как сияет мой Жиль, мой родной, любимый мальчишка. Мой ками [83]…»
Сумерки по ту сторону лёгких занавесок сгущаются, наливаются тёмной синевой. В прорехах между облаками загораются первые звёзды. Ужин в ресторане подходит к концу, подают чай и сладости. Амелия с восторгом и аплодисментами встречает три шарика мороженого в вазочке с шоколадом и фруктами. Жиль украдкой зевает, клонит голову на плечо Акеми.
– Устал? – спрашивает девушка, поглаживая под столом его руку.
– Это всё Гайтан. Он во всю пасть зевает. Давай ляжем пораньше, а?
– Хорошо. Амелия доест – и пойдём.
– А пойдёмте гулять? – оживлённо предлагает Сорси. – Поболтаемся по ночному городу, посмотрим огни над рекой. Мара говорила, тут неподалёку есть огромное колесо – «лондонский глаз». Давайте сходим посмотреть? А, Гайтан?
Йосеф с завыванием зевает, шлёпает подругу по колену, заставив её вздрогнуть.
– Не, сегодня – спать. Лучше встанем пораньше, я заведу тебя в туман, и это… того. Не при детях.
– Бр-р-р-р… – содрогается рыжая.
– Тебе будет жарко, обещаю. – И ещё один зевок. – Но всё потом. Когда высплюсь.
Ксавье допивает чай, возвращает тонкую фарфоровую чашку на блюдце. Делает над собой усилие, встаёт с кресла. Тянет тут же вернуться обратно, расслабиться, смежить веки. Но спать в ресторане как-то неприлично. Люди сюда есть приходят, не поймут.
– Дорогие мои, не засиживайтесь. Подъём у нас ранний, надо быть в хорошей форме. Амелия, детка, с кем ты сегодня ночуешь? Тебе поставят
