Но вот не знаю, сколько я еще выдержу это сверхнаслаждение, которое испытываю, в полнейшей неподвижности сидя перед экраном. От сильнейшего перевозбуждения и бурных эмоций я раньше времени поседел, а лицо уже в густой паутине морщин. Я словно перевидел миллионы спортивных состязаний, участвовал в тысячах матчей.
Вчера смотрел по обычному телевизору матч Италия-Германия бесконечно далекого 1970 года. Пленка старая, изображение искаженное, нечеткое. Да и так подумать, сколько раз уже эту встречу показывали по телевидению! В моем же "Спортвизоре" все иначе — ни малейших признаков порчи, мгновенная смена событий, а если захочется, включаю точный повтор. А может, мой "Спортвизор" вообще никогда не испортится?
Во всяком случае, одно ясно: — конец мой близок. И еще. Никак толком не пойму, болельщик я, спортсмен или же мнимый спортсмен. Все равно онироспорт я предпочитаю чисто коммерческому спорту, который обычный телеэкран изрядно к тому же искажает — придает цвету неестественность, а самому состязанию какой-то иллюзорный вид, точно это цирковые трюки. Нет, для меня всего дороже мой "Спортвизор", хоть я и знаю, что мне не избежать вначале инфаркта, а потом и смерти от инсульта.
Почему, однако, передаются только спортивные ониропередачи? Впрочем, может, это и к лучшему. Иначе кто бы мне помешал удовлетворить все свои страсти, и не только спортивные? Разве что возраст, но не подлинный, а тот, что мне подарил мой "Спортвизор".
Надеюсь только на одно — что не встречу себя самого на экране. Ведь раньше и я ходил на матчи, и вот могу при ретрансляции стародавнего матча встретиться с самим собой на трибуне стадиона. Нет, нет, тогда я с ума сойду, и это будет смертельной трагедией для всех, кто любит спорт, вернее, онироспорт. Встреча с "другим я" сотрет всю мою временную и пространственную автономность, уничтожит индивидуальность, да вдобавок непоправимо повредит "Спортвизор". И тогда улетучатся как дым все мои сладостные видения.
Пока же я со страхом и тайной надеждой жду этого ужасного мгновения, которое решит судьбу мою и чудесного изобретения.
Жду и тем временем втыкаю в вену иглу, глотаю полустершуюся электродную трубочку, надеваю на голову кожаный шлем и снова выбегаю на футбольное поле в составе сборной страны.
Кто знает! Быть может, пока жив я и действует этот волшебный аппарат, для всех итальянских болельщиков сохраняется надежда. Кто знает…
Перевел с итальянского Л. ВершининМаурисио Хосе Шварц
Война детей
(Мексика)
Способы обойти этот закон, разумеется, существовали, особенно для тех, у кого было много денег. У Акиры и Гинниверы, однако, больших денег не было. Полезны могли оказаться и знакомства с людьми, занимающими высокие должности, но у их семьи таких знакомств не было, как не было и многого-многого другого. И им оставалось только ждать, когда громкоговорители объявят имя их дочери, что сейчас и произошло.
В противоположном конце стадиона появилась хрупкая темноволосая Арианна.
— До чего же она маленькая! — горестно сказал Акира.
Он вовсе не был уверен в результатах усиленных тренировок, которые проводил со своей худенькой десятилетней дочерью, теперь направлявшейся к середине поля; ее новенький голубой шлем с пучком острых кривых ножей наверху ярко сверкал на солнце.
Ганнивера, у которой словно комок стоял в горле, посмотрела на дочь и в который уже раз представила ее себе такой, какими увидела сегодня утром многих детей: окровавленные, руки обрублены, голова размозжена палицей, а у других вспорот живот и внутренности, вывалившись, лежат на земле. Гинниверу не оставляли сомнения: все ли Акира сделал для дочери, что должен сделать отец!
Девочка попыталась отыскать взглядом на заполненных зрителями трибунах лица родителей, но не нашла. Часть зрителей дрожала от страха за своих детей, часть не скрывала удовольствия, вызываемого у них сегодняшним зрелищем, а третьи, охваченные яростью, ждали мстителя, который расправился бы с палачами их детей. Напряжение все росло. Арианна крепче сжала левой рукой в черной кожаной, усеянной шипами перчатке рукоять акрилового щита. В правой руке дрожал изготовленный для нее отцом пятидесятисантиметровый меч. С затянутого в черную кожу запястья свисала, то и дело задевая бедро Арианны, деревянная палица, из которой торчали дюралюминиевые шипы. Арианна шла с нахмуренным лбом — так ее учил отец.
Служители уносили последние окровавленные трупы, оставшиеся после предшествовавшего тура. Трава уже не была равномерно зеленой, как утром, — теперь на ней, словно на огромной шахматной доске, чередовались рыжие и темно-красные пятна. Арианна шла впереди, а за ней следовали гуськом несколько девочек ее возраста, такие же испуганные, как она, и исполненные такой же решимости; их имена, как и ее имя, бесстрастно объявляли громкоговорители.
Юнге тоже хотел пойти посмотреть на сестру, но родители не взяли его с собой. Однако здесь, в доме дяди, по телевизору он видел ее лучше, чем на стадионе родители. Дело в том, что телеоператор сейчас показывал Арианну крупным планом, и Юнге ясно видел ее пылающие желто-зеленые глаза, ее волнистые темные волосы. Арианна нахмурилась еще больше, и телекамера стала отодвигаться, показывая теперь общим планом всех участников четвертого тура.
Юнге охватило волнение — ведь через два года, когда ему исполнится десять лет, он будет стоять там же, где сейчас стоит его сестра.
Арианна затерялась в процессии новых участников. Уцелевшие в прежних турах все еще отдыхали в углах поля под наблюдением врачей.
Наконец десять пар участников разошлись по полю. Сейчас засвистит главный судья… Акире вспомнилось его собственное детство, когда еще никому не нужно было отстаивать свое право на жизнь. Повезло и Гиннивере: родись она на три месяца позже, ее, возможно, уже давно не было бы в живых. Двадцать лет назад, чтобы ограничить прирост населения, были учреждены эти ежегодные Игры. Раздался свисток. Арианна, упершись ногами в землю, слегка подалась вперед. Щит она держала на уровне глаз, а небольшой меч, чтобы испугать противницу, в гипнотизирующем ритме двигала из стороны в сторону.
Расходуя на доспехи дочери двадцать процентов (установленный законом предел) своего имущества, Акира настоял на приобретении бронзовых поножей. Теперь Гиннивера видела, что руки у дочери ничем не защищены. Может, лучше было бы оставить незащищенными голени, а купить нагрудник или два наплечника?
Раздался второй, долгий свисток. Шум на трибунах оборвался, наступила мертвая тишина.
