— Он там, наверху? — спросил Коффин, и потом еще долгое время сидел и тупо твердил: — Он там, наверху? Он там, наверху?
Наконец, немного отдышавшись, Свобода достал последние стимулирующие таблетки. Они уже приняли этих таблеток столько, что сердца едва не выскакивали у них из груди, а эта последняя доза чуть не разорвала их на части. Но зато головы немного прояснились, дав людям возможность говорить связно и даже чуть-чуть подумать. Они кричали и стреляли из пистолетов, но им не ответил никто, кроме ветра. В небе над их головами по-прежнему кружил кондор.
Коффин поднес к глазам бинокль и посмотрел вверх. Через минуту, не сказав ни слова, он передал его Свободе. Плечи его поникли. Сильный бинокль, приблизив вершину скалы, одновременно сыграл роль защитных очков в угасающем свете солнца, и Свобода разглядел, что через край скалы свешивается какая-то подстилка из веток, травы и сучьев.
— Гнездо, — сказал Свобода.
Его охватил ужас.
— Должно быть, оно принадлежит вон той птице наверху, — слабым голосом сказал Коффин. — Мы, наверно, спугнули ее, когда подошли к скале.
— Значит, — Свобода не смог продолжать и удивился, когда Коффин сам произнес вслух его мысль.
— Птица убила Дэнни или нашла его уже мертвым где-нибудь в окрестностях. В гнезде лежат его останки.
В сумерках лицо Коффина было похоже на расплывчатое пятно, но Свобода заметил его протянутую руку.
— Ян, — сказал Коффин срывающимся голосом, — простите, что я угрожал вам оружием. Простите меня за все.
— Ерунда, — Свобода взял протянутую ему руку, и они не разжимали рукопожатия несколько минут.
— Ну, что ж, — наконец произнес Коффин. — Мы уже ничего не в силах сделать. Может быть, когда О’Малли вернется из Искандрии, он согласится слетать сюда на аэрокаре и посмотреть, не осталось ли чего-нибудь для захоронения.
— Я боюсь, что к тому времени ничего не останется, если местные птицы периодически очищают свои гнезда, как это делают их сородичи на Высокогорье.
— Это не имеет значения. Теперь уже все равно. Конечно, ради Терезы мне бы хотелось, чтобы я смог его похоронить. Но Господь и так воскресит его в последний судный день, — в этих словах было мало утешения, и Коффин, отвернувшись, добавил: — Сейчас нам лучше подумать о том, как добраться до края каньона перед наступлением темноты. Долго оставаться на этом уровне нельзя. Я чувствую, что снова начинаю пьянеть.
Свобода смотрел, как Коффин, сутулясь, спотыкается о камни, и вдруг, сам не понимая, что именно заставляет его это делать, сказал:
— Нет, подождите.
— Э? — по-стариковски отозвался Коффин.
— Раз уж мы забрались в такую даль, надо довести дело до конца. По этой скале, я думаю, можно забраться.
Коффин покачал головой.
— Я не смогу. Я едва стою на ногах.
Свобода скинул рюкзак на землю и присел возле него на корточки.
— Я полезу, — сказал он. — Я моложе, и у меня еще осталась капля энергии. Я смогу добраться до вершины и спуститься назад всего за полчаса или даже меньше. Так что у нас еще останется время, чтобы вернуться в каньон до темноты. Эти тучи настолько рассеивают свет, что сумерки длятся часами.
— Нет, Ян. Вы не должны. Джудит…
— Где эта поганая веревка?
— Ян, подождите хотя бы до завтра, — Коффин взял его за плечо. — Мы вернемся сюда завтра утром.
— Я уже говорил вам: до завтра здесь уже, возможно, ничего не останется. Во всяком случае, гарантий у нас нет. Ну-ка прикрепите этот фонарь мне на запястье. Где эти дурацкие шиповки?
Только поднявшись уже на несколько метров, Свобода начал думать, зачем все-таки это нужно? Безусловно, в этом не было никакого смысла!
В сгущавшихся сумерках он едва видел шершавую поверхность, по которой поднимался, кроме небольшого круга, высвечиваемого фонарем. Спуститься будет нетрудно: он воткнет в скалу разрывную шашку, перекинет через нее веревку и соскользнет вниз. Можно будет даже спустить все гнездо с его содержимым. Но подъем был опасен. Снизу он не заметил, как сильно скала была подточена эрозией. На ее шероховатой поверхности тут и там встречались выемки, за которые можно было зацепиться, но мягкий камень крошился под весом Свободы. Но эта сторона была единственной, по которой еще можно было взобраться. Со всех других сторон от скалы отвалились, раскрошившись, целые куски. Они образовали кучи обломков у подножья и оставили наверху рубцы, по которым не смог бы забраться даже лунатик. Если кусок скалы весом в несколько тонн оторвется, когда до вершины останется метров десять или двадцать, то это будет концом Яна Свободы.
А чего ради? Чтобы найти там несколько костей? Этим костям уже было ничего не нужно, в том числе и он, Ян Свобода. Зато он был нужен Джудит и детям. Его детям, а не чьим-то подкидышам.
Он почувствовал, что выпуклость, за которую он ухватился, ослабла под его рукой. Он разжал пальцы и услышал, как оторвавшийся кусок, то и дело ударяясь о скалу, полетел вниз. Под ногами была темнота.
Пока он полз вверх, ночь поглотила основание скалы, накрыла Коффина, затопила галечно-травяной покров земли; теперь она гналась за ним. Неужели вершина скалы тоже погрузилась во тьму? Или так казалось из-за подступившего головокружения?
Свобода посмотрел на камень в нескольких сантиметрах от своего носа. Он был покрыт рябью. Голова загудела, но Свобода продолжал взбираться наверх только потому, что тащиться наверх было легче, чем шевелить мозгами.
Наконец он вздохнул с облегчением, потому что на высоте в два человеческих роста над его головой скала немного светлела и становилась менее отвесной.
Возможно, до вершины отсюда оставалось не более двух-трех метров, но могло оказаться и так, что до нее еще было не ближе, чем до Ракш. У Свободы были как раз две шашки. Они не дадут ему свалиться в пропасть.
Он вновь прилип к скале. Ветер просвистел у него в ушах и еще больше вдавил его в камень. Наконец, его нервы успокоились достаточно для того, чтобы он смог открыть глаза. «Кажется, все обошлось…» Эта мысль принесла такое облегчение, что в эту минуту Свобода простил Коффина за то, что тот пригрозил ему оружием. Но дальше он уже лезть не мог.
Вытащив из-за пояса шашку, он тщательно выбрал место — еще раз лететь со скалы, как тогда, когда на них напали птицы, Свободе не хотелось — и нажал кнопку.
В этом спрессованном воздухе детонация была подобна раскату грома. Если бы не шиповки, Свобода непременно свалился бы. Усилием воли он перестал обращать внимание на гул в голове и крепко привязал веревку к металлическому стержню. Сейчас он по-пожарному спустится вниз, отдохнет пару минут, и они отправятся в долгий путь туда, где давление снижается настолько, что человек способен там уснуть.
