— Да, — произнесла она, — мы скользим внутри тяготения, но оно гнетет нас, оно тяжело и неумолимо. Мы очень быстро стареем… Мы стали космическими мотыльками-однодневками. Ваши два дня — это для нас год полета. Уже несколько поколений сменилось на борту нашего звездолета. Мы, летящие сейчас, помним их всех. Обязаны помнить. Кто-то должен вернуться домой и рассказать о них. И о нас…
Подул легкий ветер. Чайки с криком рванулись куда-то в сторону.
— Я хочу, чтобы ты знал это, — проговорила она. — Я хочу, чтобы ты рассказал о нас. Ты… — Она улыбнулась. — Ты — первый, кто мне очень понравился. И я верю тебе.
И тут… Я неожиданно обнял ее и поцеловал.
— Пойдем, — сказала она.
Мы ходили долго. Гуляли по берегу. Бродили около электричек. Я показал ей дом Саулитиса и сказал, что видел ее по телевизору.
— Где — здесь? — спросила она.
И мы вошли в дом.
Я сел перед телевизором, включил его и сказал:
— Сейчас. Чуть-чуть. Он должен нагреться.
Вдруг над моим плечом протянулась ее рука. Раздался щелчок.
Зарождающаяся на экране голубоватость свернулась в светящийся комочек и пропала. Я почувствовал ее ладонь на своей щеке. И услышал шепот:
— Не надо. Я все знаю.
Потом наступила тишина. Перестали звучать воздушные часы. Мы их не слышали — ни она, ни я. Ни она и ни я…
…Потом она говорила:
— Когда ты за работой, ты прекрасен. Уверен, спокоен, силен. Ты, наверное, хороший мастер?
— Откуда ты знаешь про работу? — спросил я, а она засмеялась:
— Как ты думаешь, почему вдруг остановился наш корабль? Впрочем, откуда тебе знать… Нас остановила музыка. Ваша земная музыка. Мы посланы нашей Галактикой, и, встретив во Вселенной красоту, мы должны сохранить ее для ожидающих нас дома. Эта мелодия создала великую гармонию, а гармония всесильна. Ничто не может противостоять ей. Даже расстояния Космоса.
Никогда раньше я не слышала такой величественной музыки. Зазвучав, она пронизала мою душу. Я села за инструмент и стала воспроизводить ее. Я как бы стала ее эхом. Космическим эхом вашей земной мелодии… Тогда-то ты и увидел меня по телевизору. По-видимому, возник какой-то канал связи… А я увидела тебя. Ты копался вон в той штуке.
И она показала пальцем на магнитофон. Он так и стоял на столе, я забыл убрать его…
— Оставайся здесь, — сказал я, и она смолкла.
— Нет, — услышал я. — Нас ждут там.
Голос ее прозвучал отчужденно. А у меня перехватило дыхание.
Впервые я оказался лицом к лицу с безнадежностью. Впервые я понял, что это такое. Ощутил так близко, так ясно…
— А если я сам сыграю эту фугу? — Я буквально хватался за соломинку.
— Я бы хотела, чтобы ее играл ты, — сказала она.
И вдруг возникло тиканье.
— Ты слышишь? — спросила на. — Это зов корабля. Понимаешь? Мое время кончается. Я должна возвращаться. Проводи меня.
Когда мы вышли из дома, воздух сильно потеплел. Высокие сосны были наполнены солнечным светом.
— Мелодия удерживает наш корабль, — говорила она. — Если она оборвется, звездолет улетит. И заберет с собой меня…
Мы шли.
За соснами уже темнело море. Полоска песка — и море. По берегу одиноко бродил какой-то мужчина. Она остановилась.
— Вот… Меня уже ждут… Знаешь, что это за человек?
Я не знал.
— Это мой будущий муж, — сказала она и пожала плечами. — Надо же как-то продолжать поколения. Кто-то ведь должен вернуться… Слушай! — прошептала она. — Через семь дней мы снова будем пролетать мимо Земли. Ровно через семь дней. В это же время. Если снова будет звучать эта фуга, если ты сможешь сыграть ее, я смогу ненадолго прийти к тебе. Только…
— Что? — голос мой дрогнул, а она улыбнулась:
— Только я уже буду старше. Возраст — это проблема для всех женщин, во всей Вселенной.
— Я сыграю ее, — сказал я.
— Через семь дней, — произнесла она и побежала на берег.
И вновь зазвучали часы. До сих пор я ненавижу их проклятую размеренность!
Мужчина направился к ней. Что-то сказал. Она подняла голову и посмотрела вверх. Он продолжал говорить, а она оглянулась в мою сторону, и ее взгляд был долгим.
Потом пошел голубой дождь и скрыл их фигуры, а когда он прекратился, над взморьем снова разнеслись звуки фуги Баха…
Неделя для меня прошла в каком-то кошмаре. Я убегал с обеденных перерывов. За пять минут до конца рабочего дня я уже оказывался у выхода. Я объездил всю Ригу, я искал ноты этой фуги, и все же я нашел их. Спеша, как в лихорадке, я разучивал ее на фортепиано. Я стал ошибаться на работе, и меня не ругали только потому, что раньше обо мне всегда было хорошее мнение и слишком уж неожиданными и нелепыми оказывались мои ошибки. Эти семь дней превратились в вихрь. Все неслось, все металось, и сам я захлебывался в каком-то отчаянном затягивающем водовороте…
Через семь дней я снова был в Вайвари.
Лил проливной осенний дождь. На мне был плащ с капюшоном и резиновые сапоги. В кармане лежали ключи от дома Саулитиса.
С низкого неба сыпались потоки воды. Скользя по мокрой земле, опираясь о шершавые влажные сосны, от которых ручейки затекали в рукава, я разыскал то место.
Вот оно. Рояль. Он стоял там же, но старика не было. Те же три свечи горели ровным пламенем в старинном канделябре, хотя вокруг хлестал дождь и барабанили капли, разбиваясь о блестящую поверхность рояля. Что-то зловещее увидел я в этих язычках пламени. Я понял, что старик уже не придет.
Закрываясь от дождя, я посмотрел на часы. Время.
Я сел за рояль. Поднял крышку, и по клавишам запрыгали крупные капли. Я заиграл.
Я заиграл.
Я знаю, я играл плохо. Волнение сковывало мои пальцы, и звуки то рвали воздух, то гасли, так и не развившись. Но я старался. В памяти жила идеальная мелодия, без ошибок и помарок, и, слушая ее, я забывался, и тогда у меня что-то получалось… Играть пришлось довольно продолжительное время, это было трудно, но я не думал об этом. И вот пошел голубой дождь. Я сразу узнал его, и это придало мне уверенности.
Но она появилась не одна.
Рядом с ней стоял мальчик.
— Мой сын, — улыбнувшись, сказала она, — вернее, наш. Твой и мой. Он родился на корабле, и я назвала его Имант… Сынок, подойди, не бойся.
Мальчик шагнул ко мне, и я протянул к нему руки…
Я прервал музыку!
Мои руки замерли над клавишами, и тут же обрушился голубой дождь, а когда он кончился, уже никого не было.
Дождь лил не переставая!
Я бил по клавишам, я повторял фугу еще и еще, по лицу текли брызги воды, я существовал в каком-то исступлении… Все было напрасно. Встреча закончилась. Они улетели.
