— Успел-таки, — вздохнул Сухой. — А я вот думал, что не успею… Они как на склон повылазили, я сразу подумал: все, конец. Потом уже понял, что мотать надо со всех ног. Ворчуну кричу, бежать, мол, надо! А он не успел, Ворчун-то, убили его эти серые… Я думал, и меня убьют. Еле до озера добежал, сил не осталось, как переплыл — не пойму…
— А Рябой? — спросил Кандид. — Не уцелел? Сколько людей осталось-то?
— Да не густо нас осталось, — проговорил Криворот. — Меньше половины от всего отряда и осталось, и то каким-то чудом… Если б не болота, они бы нас всех прикончили, ясно дело. Видать, не могут они по болотам-то ползать, а по суше уж больно здорово бегают, не убежишь от них по суше-то. А все не верили, будто двуроги существуют. Я всегда говорил: опасно тут оставаться, с Твердых земель нам гибель идет, а многие не верили! Рябой вот тоже не верил, теперь на дне Трещины лежит, червяков кормит.
— Кто теперь вожак? — сказал Кандид. — Ты, Криворот?
— Я, — сказал Криворот. — Так порешили.
— А куда уходим?
— К Чертовым скалам пойдем. Через Паучий перелесок, потом там поле будет. Но до поля сегодня не доберемся, это ясно дело. Паучий перелесок длинный, в нем ночевать придется. Там спокойно должно быть — переночуем. Хватит здесь сидеть и выжидать, пока нас кто-нибудь еще не перебьет, итак уже дождались на свою голову. Одни бабы да дети в племени остались. У Одноухого так вообще все племя, почитай, сгинуло. Ну, может, несколько человек в лес ушло, не больше… Эхе-хе…
Криворот замолчал, скривившись от боли, и пощупал левую руку, которая висела плетью и вся была в кровавых повязках.
— Болит рука-то, — посетовал он. — Все болит и болит… Даже пальцы не шевелятся, вот ведь напасть. Вот ты мне скажи, Умник, — обратился он вдруг к Кандиду. — Скажи, почему так случилось? Я вот никак понять не могу, и Сухой тоже не может понять… И безлицые не предупредили про двурогов… Что такое, Умник? Как думаешь? Может, видел ты чего с горы… Откуда эти чудовища на нашу голову свалились, кто их послал? Только я про подруг не верю, Умник, что бы там Косой ни болтал. Этот Косой всегда болтает всякую ерунду, навыдумывает и болтает потом.
— Ничего особенного я не видел, — сказал Кандид. — Вышли эти твари из леса и погнали всех к Трещине. Кого гнали, кого на ходу… А что Косой-то говорит? — спросил он.
— Про подруг все говорит, — проворчал Криворот. — Засело у него в башке про этих подруг — топором не вышибешь! Только уж сомнительно это, ясно дело, что сомнительно. He-похоже это на подруг. Да и потом, какие еще, к чертям, подруги! Сколько времени-то прошло, нет никаких подруг уже давным-давно, это всякий скажет. Откуда это они теперь возьмутся?
— Ходили же в свое время слухи, — сказал Сухой, — будто остатки подруг далеко на Востоке спрятались. Будто отсиживаются они там, ждут чего-то… Была такая… гипотеза… — Произнеся это, он как-то странно покосился на Кандида.
— Нет, не может такого быть, — замотал головой Криворот. Давным-давно всех подруг перебили и забыли уже, как они выглядели-то. А кого не перебили, те сами передохли. И откуда они на Востоке возьмутся, сплетни только распускают… Правда ведь, Умник? Сочиняют, ясно дело, всякую ерунду!
— Это не подруги, — задумчиво сказал Кандид. — Вы озеро-то видали? Пустое совсем озеро… И пахло оно не так.
— И я то же говорю! — воскликнул Криворот. — Мертвяков нет, тумана этого их лилового нет!.. И вообще… Вы что, забыли уже, какая была война?! Сколько мы этих баб сварили в озерах, сколько в болотах перетопили?! А Подругин обрыв помнишь, Умник? Помнишь, как подружек-то целыми кучами с него сбрасывали?.. Откуда же они сейчас возьмутся? Да еще так, чтобы безлицые о них не узнали! Разве безлицых можно обмануть? Ясно дело, что нельзя. Безлицые бы сразу сказали… Это Косому почудилось со страху! Да еще из-за бабы этой странной… Она и на подругу-то и не похожа вовсе, это ж сразу видно, только Косого все равно не убедишь. Если уж в башку что втемяшил, то хоть камнем по башке тресни!..
— Какую еще бабу? — не понял Кандид.
— Косой девчонку какую-то поймал, — ответил Криворот, снова поморщившись. — Косого и еще нескольких человек Рябой к озеру послал. А потом, когда Трещина их от стоянки-то отрезала, они вдель озера побежали в сторону болот… Там возле болот и поймал ее. В кустах, говорит, сидела, от страха тряслась.
— Очень интересно, — проговорил медленно Кандид.
— Что там, спрашивается, интересного? — хмыкнул Криворот. — Сразу понятно, что она чужая. Подруги сроду такими не были, это и рукоеду ясно! Одежда непонятная, разговаривает непонятно… Сухой вон говорит, она, может, вообще не из леса… Бывает же, попадают в лес иногда странные люди. Зачем она Косому сдалась, я не пойму никак. Отпустил бы ее, так нет — потащил с собой. Что он теперь с ней делать будет? Она и слов-то наших не понимает.
Кандид почувствовал, как что-то слабо шевельнулось внутри. Легкое беспокойство волной прокатилось в груди.
— Мне только вот что непонятно, — сказал Сухой, пожав плечами. — Кто же тогда на нас двурогов послал? Может, они сами на нас напали? Так опять же непохоже на то…
— Где она? — спросил Кандид, немного волнуясь. — Где эта девчонка?
— В детской хижине, — ответил Криворот. — Косой ее туда запихал. Пусть, что хочет, то с ней и делает. Я его уговаривать не буду, Косого этого. Его, чтоб уговорить… А тебе-то что, Умник? Собираться надо, вещи собирать пора, пищу готовить… До Чертовых скал не меньше двух дней пути, никак не меньше будет.
— Я все-таки пойду на нее гляну, — сказал Кандид. Он оставил их и направился к детской хижине, одной из немногих, которая еще оставалась неразобранной.
Девчонка оказалась вполне взрослой девушкой, просто невысокого роста, очень напуганной и зареванной. Она сидела в полумраке, вжавшись в угол опустевшей хижины, смотрела на Кандида большими круглыми глазами и часто шмыгала носом. Запястья и лодыжки девушки были связаны, а лицо было перемазано засохшей болотной грязью. Кандид какое-то время стоял, не двигаясь, и молча смотрел на ее лицо, непривычно короткие светлые волосы, одеяние, состоящее из джинсов, ветровки и кроссовок, а внутри медленно нарастал комок уже знакомых ему чувств. Память быстро заполнялась чужими, но очень знакомыми понятиями и словами. Джинсы, кроссовки… Странно, но он не пытался вспомнить обозначения этих предметов — слова возникали в голове сами собой. Девушка неотрывно смотрела на Кандида, даже перестала шмыгать, — видимо, ее насторожило то, что он замер перед ней, словно истукан.
Кандид, наконец, шевельнулся и потянулся рукой к поясу. Вытащив нож, он сделал шаг в ее сторону. Девушка пронзительно взвизгнула и отпрянула назад, отчего стены хижины закачались.
