— Я хотел это сказать! — протестующе перебил А-1.
— Хотел, да вспотел, — съязвил бывший лидер и тут же был усажен учителем на место.
— Да, ребята скрепя сердце пошли на это, — шмыгнув посиневшим от холода носиком, А-1 заговорил еще напористей и громче прежнего, словно это могло помочь ему хоть немного согреться. — С тяжелым чувством принялись юные жизняки за эту грустную трапезу. Но в го же время они ощущали, как вместе с калориями вливается в них бесстрашие Маврика и его сила духа… И все-таки они не могли в чем-то не нарушить его волю. Маврик горячо просил товарищей потребить его целиком я полностью, но ребята оставили в неприкосновенности сердце и селезенку героя, и они хранятся сейчас заспиртованные в доме-музее бессмертного мальчика. — Тут А-1 обратил взор на гипсовую фигурку в нише у доски и с поклоном прочувствованно заключил: — Мы никогда-никогда не забудем тебя, Маврик! Твой подвиг всегда будет озарять нам путь!
— Жизняк! — похвалил учитель. — Вот так и надо рассказывать. — Он глянул на иззябшую полуголышку на задней парте. — Надеюсь, ты поняла, Я-2? А в музей Маврика мы поедем в мае. Все, кроме слякоти… — Выживатель подошел к столу, раскрыл журнал и, найдя нужную графу, написал: «Прогрессирующая дряблость, 20 минус-баллов». — А теперь — разогревка! И снова минута радостного дикарского беснования под зорким взглядом учителя, оценивающим каждый прыжок, каждый взмах руки. А потом — короткий жест, вернувший всех за парты.
— Новая тема. — Выживатель шагнул к доске я вдруг вспомнил, что не произнес еще тех слов, которые обязательно должен был сегодня произнести. И, выбросив вверх сжатый кулак, он возгласил:
— Юные жизняки, повторить подвиг Маврика будьте готовы!
— Всегда готовы! — привычно громыхнул класс.
Но выживатель мог бы поручиться, что в этом хоре не было голоса Я-2.
Михаил Немченко
ДЖИННЫ НАПРОКАТ
— Салон «Хоттабыч», — прочел Витюня вывеску и, хмыкнув, тронул Дашу за плечо. — Нет, ты глянь, чего пишут: «Джинны напрокат». Ну, артисты!
Он мотнул головой и пошагал было дальше по тротуару, но Даша притормозила своего новобрачного.
— Заглянем, — кивнула она на дверь.
— Поверила? — изумился Витюня. — Чихня же! — По направляемый твердой Дашиной дланью, послушно потянул на себя дверь, откуда донесся истошный женский визг.
Усатенький парень за барьерчиком посмотрел на вошедших одним глазом, вторым продолжая глядеть на экран, где визжала сдобнюшечка-блондныка в бикини, чьим гемоглобином собирались подкрепиться сразу три окруживших ее вампира.
— Нам бы джинна, — сказала Даша.
— Выбирайте, — парень убавил визг и широким жестом показал на стеллажи вдоль стен, уставленные плотно закупоренными керамическими сосудами самых разных форм и размеров — от небольших кувшинчиков до целых амфор высотой в полчеловека.
— Это что, ваша гончарня выпускает? — дурашливо поинтересовался Витюня.
— Газеты надо читать, — назидательно сказал усатенький. — В Исбагании при раскопках обнаружено массовое захоронение джиннов. Вернее, массовое сохранилище. И исбаганцы поставляют их в счет погашения долга за танки и сгущенку. А нам доверили прокат… Ну что, выбрали?
— А какого посоветуете? — спросила Даша.
— Смотря какие желания. Большие — большого, маленькие — маленького.
— Большие-пребольшие, — сказала Даша и глазами показала Витюне на самую рослую амфору.
Но Витюня, как ни пыхтел, не смог ее сдвинуть с места. И, перебрав еще с дюжину сосудов разной вместимости, молодые остановили свой выбор на средних размеров кувшине, увесистом, но все же подъемном.
— Ну и как, исполняются желания? — спросил Витюня, вручая плату за прокат, которая оказалась вполне божеской.
— Это уж как повезет, — туманно ответил усатенький парень и снова уставился на экран, где блондинка продолжала вопить, а вампиры тем временем затеяли разборку и никак не могли договориться об очередности питания.
Все это было в субботу, а в воскресенье первым утренним автобусом молодожены доехали до лесопарка и зашагали по дорожке между чахлыми соснами. На поляне Витюня снял рюкзак, но Даша водрузила его обратно, сказав, что надо найти местечко поукромней. И через полчаса они ею нашли — маленькую прогалину, со всех сторон занавешенную кудряшками молодых березок. Кислороду здесь было навалом, хотя слегка и наносило какой-то дрянью от коксохима.
— Значит, сначала «тойоту», — подал голос Витюня, вынимая из рюкзака заветный кувшин, в содержимое которого он, если честно, еще не очень верил.
— Куда же ты ее ставить будешь? — Даша полистала тетрадку с желаниями и рассудительно заключила: — Нет уж, сначала коттедж с гаражом… Ну, приготовились!
Она махнула рукой — и Витюня вытащил пробку. Раздался хлопок, и из горлышка, как из дула, выстрелило каким-то темным сгустком. Повиснув над верхушками деревьев, он растекся густым черным дымом, и молодожены моргнуть не успели, как перед ними воздвиглись две огромные ноги. Облаченное в зеленый халат туловище венчала бородатая голова в белом тюрбане. Какое-то мгновение великан глядел из своей выси на задравших голову Витюню и Дашу, видимо, решая, кому же рапортовать. Потом, вытянув ручищи по швам, открыл рот, но произнести сумел лишь первый слог:
— Слу… — тут его нос скривился, он поперхнулся и стал оглушительно кашлять и чихать, так что деревья заколыхались. Прочихавшись, джинн попытался вздохнуть, но в ужасе зажал нос и… растаял в клубах черное го дыма. А дым вмиг съежился, ужался и прежним сгустком нырнул с высоты обратно в кувшин. И тут же пробка, выскользнув из Вигюниных рук, плотно впечаталась в горлышко.
— Ни хрена себе… — пробормотал Витюня. — Дефективного какого-то подсунули. Пойти обменять пока не поздно.
— Не, тут другое… — Даша помотала головой и, втянув курносым носиком лесопарковый воздух, несущий в себе знакомые городские дуновения, утвердилась в своей догадке: — Экология ему наша не ндра — вот что! — Еще немножко подумала и вынесла резолюцию: — Топаем дальше в лес, где воздух чище.
Но дальше было то же самое. И через три километра, и еще через пять. Глотнув окружающей среды, джинн кашлял, чихал, моргал слезящимися глазами — и спешил улизнуть в свою кувшинную норку. Это уже начинало раздражать. Кругом зеленел настоящий густой лес, и ни Даша, ни Витюня, как ни принюхивались, вроде, не улавливали больше никаких гадостных примесей, — а этот неженка продолжал привередничать.
