— Не причаливайте! Вы меня слышите? Наступила пауза. Затем голос удивленно произнес:
— Похоже, какой-то паршивый мальчишка развлекается...
Тим выкрикнул:
— Не причаливайте! Возвращайтесь на остров! Отдаленные голоса звучали прерывисто.
— Он что... назвался Мерфи? — спросил первый голос.
— Да я не разобрал... не разобрал имени, — откликнулся второй.
Тим в панике посмотрел на взрослых. Дженнаро взял у него трубку.
— Дай-ка я попробую. Ты можешь узнать его имя? Раздался резкий треск.
— ...наверно, это шутка... розыгрыш... наверно, долбанный оператор... или еще что-нибудь...
Тим колдовал над панелью... неужели нельзя выяснить, кто ты такой Фредди?..
— Вы меня слышите? — произнес в телефонную трубку Дженнаро. — Вы слышите, ответьте. Прием.
— Сынок, — протянул в ответ голос, — мы понятия не имеем, кто ты такой, но, черт тебя побери, это не смешно. Мы сейчас причаливаем, и у нас куча дел. Так что либо представься честь по чести, либо повесь трубку.
На экране компьютера появилась надпись «Феррелл, Фредерик Д. (капит.)».
— Вас устроит такое представление, капитан Феррелл? — гаркнул Дженнаро. — Если вы немедленно не развернете корабль и не возвратитесь на остров, вы нарушите 509-й параграф Единого Морского Кодекса, за что поплатитесь своей лицензией, выложите пятьдесят тысяч долларов штрафа и проведете пять лет в тюрьме. Вы меня слышите?
Воцарилось молчание.
— Вам понятно, капитан Феррелл? Наконец далекий голос произнес:
— Понятно.
А затем другой голос сказал:
— Все на корму!
И судно начало поворачивать назад. Лекси издала радостный возглас. Тим упал в кресло и утер пот со лба.
Грант поинтересовался:
— А что такое «Единый Морской Кодекс», на который вы сослались?
— Чтоб мне провалиться, если я знаю, — усмехнулся Дженнаро.
Все с довольным видом смотрели на экран. Судно отдалялось от берега, в этом не было сомнений.
— Ну, я полагаю, все самое трудное позади, — вздохнул Дженнаро.
Грант покачал головой.
— Самое трудное, — сказал он, — только начинается.
Математика требует все большей храбрости, чтобы смотреть в лицо скрытым последствиям.
Ян Малкольм
Они перенесли Малкольма в другой гостиничный номер и уложили в чистую постель. Хэммонд заметно оживился, распрямил плечи и засуетился.
— Что ж, — заявил он, — по крайней мере, удалось предотвратить катастрофу.
— Какую катастрофу? — со вздохом поинтересовался Малкольм.
— Ну как же?! — воскликнул Хэммонд. — Такую, что ящеры не вырвались на свободу и не заполнили весь мир.
Малкольм приподнялся на локте.
— А вас это что, волновало?
— Ну, конечно, риск был велик, — сказал Хэммонд. — Ведь это суперхищники, они могли бы уничтожить нашу планету, если бы выбрались с острова.
— Да вы просто самовлюбленный идиот! — в ярости вскричал Малкольм. — Вы понимаете, о чем вы мне толкуете? Вы думаете, что можете уничтожить планету? Боже, до чего же вы упиваетесь своей властью! — Малкольм откинулся от подушки. — Нет, вы не в состоянии уничтожить всю планету. Вам это совершенно не по силам.
— Но большинство людей считает, — натянуто произнес Хэммонд, — что планета находится в страшной опасности.
— Это не так, — отрезал Малкольм.
— Все эксперты придерживаются единого мнения: планете грозит беда.
Малкольм снова вздохнул.
— Позвольте мне вам кое-что рассказать о нашей планете, — сказал он. — Ей четыре с половиной миллиарда лет. И почти столько же времени на планете существует жизнь. Три и восемь десятых миллиарда лет. Сперва появились бактерии. Потом первые одноклеточные животные, затем более сложные существа — в океане и на суше. Затем начали сменять друг друга эпохи различных животных — амфибий, динозавров, млекопитающих... причем каждая длилась миллионы лет. Великие животные царства появлялись, переживали период расцвета и исчезали с лица земли. И все это происходило на фоне постоянных перемен и суровых потрясений: вырастали и рассыпались горные хребты, падали кометы, извергались вулканы, океаны выходили из берегов, перемещались целые континенты... Постоянные перемены, суровые потрясения... Даже сейчас основные географические свойства нашей планеты обусловлены столкновением двух крупнейших континентов, приведшим за миллионы лет к возникновению Гималаев. Планета наша все пережила в свое время. И она, безусловно, переживет нас.
Хэммонд нахмурился.
— То, что это продолжалось так долго, — заметил он, — не означает, что это будет длиться вечно. Если будет большое облучение...
— Допустим, это произойдет, — перебил его Малкольм. — Допустим, на Земле страшно повысился уровень радиации, и все растения и животные умерли, а сама планета на сотни тысяч лет превратится в раскаленную сковороду. Жизнь все равно где-нибудь сохранится: под землей или, может, в арктических льдах... И когда минут тысячелетия, когда наша планета опять станет гостеприимной, жизнь на ней снова распространится повсюду. И процесс эволюции начнется заново. Конечно, могут пройти миллиарды лет, пока жизнь станет такой же разнообразной, как сейчас. И, конечно же, ее формы будут существенно отличаться от нынешних. Но планета переживет все наши безумства. Наша глупость не в состоянии погубить жизнь. Мы только себя, — вздохнул Малкольм, — себя можем погубить.
Хэммонд сказал:
— Но если озоновый слой уменьшится...
— Больше ультрафиолета достигнет поверхности Земли. И что с того?
— Ну... от этого же бывает рак кожи? Малкольм покачал головой.
— Ультрафиолетовое излучение благоприятствует жизни. Это мощный источник энергии. Оно вызывает мутации, изменения. Многие формы жизни разовьются при повышении уровня ультрафиолетового излучения.
— А многие другие погибнут, — сказал Хэммонд. Малкольм вздохнул, — По-вашему, такого еще не было? Вы, что, никогда не слышали про кислород?
— Почему? Я знаю, что кислород необходим для жизни.
— Это сейчас, — сказал Малкольм. — Но вообще-то кислород — это метаболический яд. Он мощный окислитель. Как фтор, который разъедает стекло. И когда кислород впервые появился — а появился он в качестве отходов жизнедеятельности некоторых растительных клеток примерно три миллиарда лет назад, — жизнь на нашей планете оказалась под угрозой. Эти растительные клетки отравляли среду смертельным ядом. Они выделяли смертоносный газ и способствовали его накоплению. На такой планете, как Венера, меньше одного процента кислорода. На Земле же концентрация кислорода стремительно увеличивалась: пять, десять и, в конце концов, двадцать один процент? Земная атмосфера сплошь состояла из яда! Она была несовместима с жизнью!
