— Да вы знаете, что вас ждет за подобные противоправные действия по отношению к сотрудникам государственной спецслужбы?
— Полагаю, вы намекаете на правительственные награды?
— У здоровяка от такой наглости даже челюсть отвисла. Такого отпора он явно не ожидал, поэтому, переходя на крик, прорычал:
— Ты вообще представляешь, чем может для тебя закончиться подобная дерзость?
— Понятия не имею! — с преднамеренной издевкой ответил Константин!
— А я тебе растолкую. Застенками! Понял, умник? Вмешалась Полина. Попросила, обращаясь к здоровяку:
— Пожалуйста, позвольте воспользоваться вашей рацией.
— Ага, сейчас все брошу и буду раздавать рации каждому встречному!
— Каждому встречному не надо, а вот мне дайте. Иначе вас ждут большие неприятности.
— Угрожаешь?
— Именно.
Здоровяк пораскинул мозгами, подумал: «Черт ее знает, что у это секретарши на уме! А вдруг она и впрямь спит с Самим?..»
— Держи. Но теперь за все отвечать будешь ты. Полина включила радиостанцию, назвала несколько цифр. По лицу здоровяка было понятно, что этот набор цифр он слышит впервые, и впервые же у него на лице появилась тень тревоги. А Полина между тем продолжала:
— Да, это я. Нет, все в порядке. Согласно инструкции! Нет, не было возможности. Нет. Есть! У них. Сейчас передам. С этими словами она протянула рацию здоровяку и добавила:
— Это вам за грубость и, уж простите, за ограниченность мышления! Тот угрюмо поднес рацию к уху.
— Да, я. — Последовала долгая пауза, в течение которой здоровяк выслушивал тираду неведомого собеседника. Наконец, он проговорил: — Слушаюсь! Есть в подчинение!
Лицо его побледнело, глаза забегали; он был совершенно выбит из колеи и понятия не имел, как себя теперь вести.
— Ну, и что теперь прикажешь делать? Подать в отставку к чертовой матери? У меня еще никогда не было бабы-начальника! — возмутился здоровяк, обращаясь к высокому напарнику.
— Брось, не комплексуй и не психуй! Это же ненадолго. Подумаешь, баба. Вот кретин в погонах — хуже не придумаешь. Так что потерпим. Какие будут приказания, госпожа Серова?
— Пока никаких. Отдыхайте и по возможности не путайтесь под ногами. Если есть желание, можете удалиться, но оставайтесь, пожалуйста, в пределах города и на колесах. Я с вами еще свяжусь. Когда агенты удалились, Полина облегченно вздохнула.
— Никогда не любила военных, полицейских и спецслужбы! — Слово «спецслужбы» она выделила особо, вложив в него всю свою неприязнь. — Друзья, мы свободны! Будьте на связи! А сейчас давайте поскорее разбежимся в разные стороны, пока еще кто нибудь не нагрянул… Встречаемся завтра, на съемочной площадке, в два часа дня, как договаривались!
— В два часа дня следующего дня вся компания собралась вновь в съемочном павильоне киностудии. Обе пары были настолько довольны прошедшей ночью, что наперебой травили анекдоты, вспоминали веселые истории из детства или юношества и то и дело подолгу смеялись вместе над особо удачными шутками.
— Они держались отдельной группой, продолжая напропалую веселиться. На лицах девушек играл румянец — отголосок необыкновенных чувственных переживаний минувшей ночи, лица же мужчин озаряла одухотворенная улыбка всякий раз, когда они бросали на своих подруг восторженные взгляды.
— При некоторой наблюдательности нетрудно было сделать заключение, что обе пары прошлой ночью не сомкнули глаз, но ни капли об этом не жалеют. Наоборот, от них исходила незримая аура светлых чувств и эмоций, которая исподволь привлекала внимание окружающих.
— К развеселой компании подошел давешний гость званого ужина, а сегодня главный человек на съемочной площадке, он же главный режиссер. Широко улыбаясь, он радушно поприветствовал мужчин, затем, как принято у людей искусства, поцеловал ручки сперва Полине, потом Иззе-Кристи.
— Ее руку он после поцелуя задержал в своей и заговорил с девушкой, обращаясь к ней как к Кристине, ибо второго ее имени не знал и даже не подозревал о его существовании. Его галантное воркование было пересыпано обилием приятных слуху каждой женщины комплиментов.
— Милочка, ты шикарно выглядишь! Не знай я тебя раньше и не будь у тебя такого грозного жениха… — Режиссер скосил глаза на Александра-Эдварда, не подозревая, что за этим обликом кроется еще более жесткий характер, чем тот «грозный жених»… впрочем, в этом служителю муз еще предстояло убедиться. — Я бы в тебя точно влюбился! И предложил бы руку и сердце! Все, без остатка, так сказать, целиком и полностью!
— Ну-ка, ну-ка… Что ты там такое предложил бы, повтори! — Сверкнув глазами, напрягся Александр-Эдвард.
— Брось, Эдвард, тебе не к лицу ревновать. Ты у нас играешь в основном героев-любовников, так что войди в роль и успокойся! Я же не серьезно, шучу. Понял? Шу-чу!
— За такие шутки, знаешь… могут и по физиономии настучать!
— Право, это лишнее. Эдвард, ты что, сегодня не с той ноги встал? Это же я, твой режиссер, не забыл? Оставь эту несвойственную тебе игру в ревнивца! Это роль не твоя и не сегодня! Не знай я тебя, подумал бы, что парень спятил. Спорить с режиссером — это верх безрассудства! Не забывай, от меня зависит твоя зарплата…
— Он не успел закончить фразу, так как получил мощный апперкот в челюсть и тотчас рухнул на пыльный пол павильона.
— Браво! — зааплодировал Константин. — Ну вылитый я в молодости. Это же надо — нокаутировать своего же режиссера! И поделом. Язык надо держать в узде, а кто не может, пусть валяется на полу.
— Девушки солидарно и одобрительно смотрели на все еще сжатый кулак Александра-Эдварда. На разбитых о зубы кинорежиссера костяшках пальцев проступила кровь.
— У самого же служителя муз кровь из расквашенных губ текла куда обильнее. Он поднялся на ноги, недоуменно посмотрел на Александра-Эдварда и произнес с холодным высокомерием:
— Ты определенно спятил. Если б не контракт, я послал бы тебя, куда положено… но я профессионал и не размениваюсь на мелочи вроде эмоций. По окончании картины пошлю тебя на все восемь сторон! Если, конечно, ты сам не расторгнешь контракт раньше.
— Вон оно как. Что ж, еще посмотрим, кто будет платить неустойку! Кстати, почему именно на восемь? Как-то даже интересно.
