Пройдя вдоль стеллажей, Морин оказался возле стены, при одном только взгляде на которую у него перехватило дыхание и слезы подступили к глазам. Перед этой стеной хотелось упасть на колени, точно перед образами чудотворными, и замереть, чтобы услышать песнь космического безмолвия, по сравнению с которой песня сирен – всего лишь дешевые балаганные куплеты. На стене было не менее полусотни именных иридиевых пластинок с кораблей, нашедших свой последний причал на астероиде РВ-696-Ма225, получившем в дальнейшем название Вудсток. Морин медленно поднял руки, развел их в стороны и приложил ладони к стене. Под левой ладонью оказалась табличка с именем «Ниагара», под правой – «Заппа». Ничего подобного никогда в жизни не видел ни один коллекционер астронютов. Это был момент истины – то, ради чего стоило жить. И только в этот миг, когда открылся третий глаз и каналы тонкого тела очистились от скверны нескончаемой каждодневной суеты, командир Петр Морин наконец-то понял, чего ради он когда-то очень давно, после окончания Звездной академии решил пойти на службу в Галактический патруль.
Опустив одну руку, – ту, что прикрывала именную пластинку с минного тральщика «Ниагара», – Морин через плечо посмотрел на тех, кто пришел сюда вместе с ним. Патрульные не без интереса рассматривали расставленные на полках экспонаты, но особого восторга при это никто не проявлял. Николай Долгий День объяснял что-то Кромову, – прибор непонятного назначения у него в руках помигивал сине-желтыми огоньками и время от времени негромко попискивал.
– Уважаемый, – обратился Морин к главе Вудстока. – Вы в курсе, сколько все это, – взмахом руки командир патруля охватил разом все хранилище, – может стоить?
Николай Долгий День улыбнулся вежливо, как будто услышал анекдот с бородой до пупка.
– Полагаю, что собранные здесь экспонаты представляют какую-то ценность только для коллекционеров.
– Совершенно верно, – подтвердил вывод колониста Морин. – Но я имел в виду, знаете ли вы, какова стоимость вашей коллекции в денежном эквиваленте?
Николай Долгий День задумался, да так, что не заметил, как Кромов забрал у него прибор, который они вместе изучали.
– Вы слышали о находке капитана Ларни? – не дождавшись ответа, задал новый вопрос Морин.
– Нет, – едва заметно качнул лысой головой Николай Долгий День.
Морин подошел ближе к главе колонии Вудсток, чтобы заглянуть ему в глаза и убедиться, что Николай Долгий День не лукавит. Ну как, спрашивается, коллекционер астронютов мог ничего не знать о капитане Ларни, нашедшем самый ценный экспонат за последнее десятилетие?
– А вы вообще-то за новостями следите?
Задавая вопрос, Морин уже примерно представлял, какой получит ответ. Предчувствие его не обмануло.
– А зачем? – непонимающе пожал плечами Николай Долгий День. – Жизнь протекает здесь и сейчас. Рядом со мной, люди, которых я люблю. Здесь мой мир, и большего мне не надо. Меня не интересует то, что находится за пределами моего непосредственного восприятия.
– Понятненько.
Морин окинул взглядом своих подчиненных. Патрульные смотрели на него, но ни один из них, похоже, пока еще не понимал, что задумал командир. Разве что только Ку Ши о чем-то догадывался, но и он помалкивал.
– Брат, – Морин положил руку на плечо колонисту. – Чем ты готов пожертвовать ради спасения своего астероида?
– Всем, что у меня есть, – не задумываясь, ответил Николай Долгий День.
– Отлично, – Морин улыбнулся и хлопнул главу Вудстока по плечу. – В таком случае, прими к сведению, что пяти, от силы шести экспонатов с этой стены, – командир патруля указал себе за спину, на стену, украшенную именными пластинками, – достаточно для того, чтобы оплатить транспортировку астероида в любую точку пространства. В разумных, конечно, пределах, – добавил Морин, заметив брошенный в свою сторону настороженный взгляд Кромова.
– Это невозможно, – медленно покачал головой из стороны в сторону Николай Долгий День.
Колонисту трудно было поверить в то, что решение мучительной проблемы все это время находилось буквально в двух шагах от него.
С чувством гордости за себя, за свой отряд и за тот мундир, что по долгу службы ему приходилось носить, командир отряда Галактического патруля «Гала-4» приосанился и вскинул подбородок.
– Поверь, брат, – с пафосом, который в данной ситуации вовсе не казался неуместным, произнес он. – В мире, который ты решил навсегда покинуть, нет ничего невозможного.
– Грязь марсианская! – с восторгом выдохнул Кромов и посмотрел на старенький универсальный хронометр, что так и держал в руке. – Сколько же можно выручить за всю коллекцию?
– Ну… – изображая глубокую задумчивость, Морин прикрыл глаза и ухватился двумя пальцами за подбородок. – Думаю, что, если Николай Долгий День захочет вдруг передвинуть весь Млечный Путь парсеков эдак на семь-восемь в ту или иную сторону, то ему это окажется по карману.
Кромов восхищенно присвистнул и осторожно, как величайшую в мире ценность, положил на полку хронометр.
– Вот тебе и нестяжательство, – по-своему прокомментировал услышанное Тротт.
* * *
Что ж, по счастью, все закончилось хорошо. Случай был оформлен как недоразумение. Чем Центральная осталась весьма и весьма довольна – чрезвычайное происшествие с захватом заложников портило всю годовую отчетность. Но знал бы кто, каких героических усилий стоило Морину ответить решительным отказом на предложение Николая Долгого Дня взять на память любой экспонат из его огромной коллекции. В иной ситуации Морин непременно бы что-нибудь прихватил, но когда он был при исполнении служебных обязанностей, любой, самый невинный подарок, узнай о нем начальство, мог быть расценен как взятка.
Зато Кромов, хотя и не подавал виду, был счастлив, как младенец, поймавший наконец беззубым ртом теплый материнский сосок. Теперь-то Джемс точно знал, где найдет деньги на роскошное, подарочное издание своих пока еще не законченных путевых заметок. И, когда никого рядом не было, бортинженер Кромов ласково, как котенка, поглаживал кончиками пальцев закрепленную на углу командного пульта небольшую иридиевую пластинку с красиво выгравированной надписью: «Гала-4».
