Но постепенно этот заряд бодрости сходит на нет, в первой половине 1945 года не появляется ни новых стихов, ни пьес, ни даже газетных статей. 9 го августа по земному исчислению Маяковский выезжает из колонии «Маринер-Юг» на лёгком двухместном вездеходе в сторону шахтного посёлка «Норильск 18», но так до него и не добирается.
Вездеход с открытой дверью, наполовину засыпанный песком, находят днём позже в семи километрах от дороги, на территории тандемов Ний-Эуа, жёстко отказывающихся от любых контактов с землянами. Двухнедельные поиски не дают результатов, тело поэта так и не удаётся обнаружить. 25 го августа о гибели Владимира Маяковского в пыльной буре сообщают по радио и телевидению.
Впервые сомнения в его смерти высказываются в прессе двумя годами позже. Лиля Брик, получившая по завещанию поэта его личные вещи и дневники, решается распространить записи, сделанные Маяковским в последние дни перед исчезновением. Особого внимания любителей конспирологических теорий удостаивается черновая строфа, вымаранная из набросков неоконченного стихотворения рукой автора:
Скажут, гордец, и
скажут, беспечен, и
Скажут,
трусливенько ухожу.
Не всем вопросам
бывать отвеченными.
Пойду поброжу.
Во время Адаптации 1965–1971 годов, последовавшей за разгромом армии самопровозглашённого императора марсиан Тускуба IV, при контактах с народностями Ний-Эуа российский этнолог Л. Н. Гумилёв обратил внимание на уникальные стихотворные хроники поэта-воина Нэнь-Шеба, в которых каждая строка расписана двух– или трёхступенчатой «лесенкой». Ни автор стихов, ни его тандем не дожили до Адаптации, но представители других тандемов с уверенностью заявляют, что наставником Нэнь-Шеба считается некий Улла-Иннир.
Земля обмотана
сигналов пунктиром!
В безвоздушьи кружи́тся
И гимн человеку
поёт над миром
Круглая чудо-птица.
В снега и в джунгли
несёт прогресс
В коробке с радиолампой
Песню из далей,
что дальше небес.
Здравствуй,
птица,
и нам пой!
Днём раньше-позже,
но лучше бы
раньше —
– Уж очень
давно дожидались! —
В небо поднимутся
наши товарищи
С космоса
сдёрнуть занавесь.
Тогда уж точно
придёт пора
Ответа
на главный вопрос масс:
Будет ли «завтра»
иным, чем «вчера»?
Ведь нам
приоткрылся
Космос!
Метеориты – в авоську!
Ну!
Чекань орбиту,
седлай Луну!
По звёздным
трассам
Вперёд,
пионеры,
К равнинам
Марса,
К горам
Венеры!
Без печки выпечем
бублики
В Меркурианской
Республике!
Отходит
планетный литерный?
Прошу в вагон
заюпитерный!
– Ах,
шляпу дома забыл,
растяпа!
– Да полно!
Вот вам
Сатурна шляпа!
Шальную комету —
в гриву и в хвост!
Взметнём ракету
на Млечный мост!
Засучат
галактике рукава
Мира Земного
вестники.
Ну как не
позавидовать вам,
Спутниковы
ровесники!
Тех космолётчиков
имена,
Кто первым
взойдёт
в наднебесное
за-море,
Ждут
золочёные письмена
В граните
да в мраморе.
Для песен о них
не иссякнут слова!
И я
не жалею
слóва,
Но славлю
сегодня
не Первого —
а
Нулевого.
Всё, что пóтом,
всё, что потóм
Как в лёд – в историю
врубит вехи,
Имело начало
в одиннадцатом
Году. В Переславле.
В патронном цехе.
Здесь полутьма,
только солнце-тать
Ищет зазоры
в железных шторах.
Карманы – вывернуть!
Спички – сдать!
Здесь
фасуется
лёгкий порох.
Лица – спокойны,
глаза – ясны.
Ни движения втуне.
Тут нервические
не нужны.
Тут
вешают
смерть в латуни.
Мастер,
даром что
инженер:
Повадки —
от взрывника.
Стакан в тисках.
Контрольный замер.
Не дрогнет рука.
А порох нынче
хорош идёт —
Прежнего
злее
вдвое.
И вдвое больше
теперь убьёт
Изделие
передовое.
Конвейером
смена
змеит к концу
Пустые
корзины к подвозу.
Усталость
размазывая
по лицу,
Мастер сползает в грёзу.
Вот если бы пушке
в пузо воткнуть
Вместо
снаряда
пушку,
И вместо снаряда
пушкой пальнуть
В солнечную
макушку —
Та пушка
до облаков скакнёт
И харкнет
пушкою
третьей —
Славно
ангелов шуганёт,
Лишь бы заряд
иметь ей…
Мастер – статуей
у станка,
Куда-то
сквозь стену
пялится…
Беспечных не жалует
техни-
ка.
Не оторвало б
пальцы!
Мы́слища в клетке
мозговой
Порскает
канарейкой.
Мастер встряхивает
головой,
Тянется за линейкой…
И дома не роздых,
всю ночь не спал:
Мерещились на подушке
Пыжи,
затворы,
стволы,
запал —
Контур летучей пушки.
Поймает идейку —
и, сам не свой,
Крутит
снова и снова он,
Но чувствует
мастер пороховой:
Слабовато подкован.
Мать суетится:
не заболел?
Не неси
ерунду, мать!
Какой «заболел»,
когда столько дел.
Дай
человеку
подумать!