— Пусть эта женщина замолчит! — Анджелка за визжала так, что и у Роско, и у Чагара, и у полумертвого Наставника Скина заложило уши. — Пусть она не смеет касаться моего мужа!
Неизвестно как у Анджелки очутился нож, тот самый, с удобной изогнутой рукоятью. А ведь был за поясом у Роско. Он едва успел перехватить ее руку. Он, кажется, начал кое-что понимать. Мельком взглянул на Чагара — Чагар тоже.
— Я? Женщина? — Нока рассыпала пригоршню смеха. — Нет, той женщины уже нет. Она где-то там, — жест за спину, — в моем «лабиринте». Счастливая и… безумная. Она тоже выполнила свое служение. Твой муж? — Нока-призрак подняла брови. — Ну, конечно, твой муж, маленькая планетница. Вы отправитесь, и он будет твоим мужем там, внизу. Сколько хочешь.
Шариков в хороводе вроде бы добавилось. Они замелькали так быстро, что слились в одно кольцо — спираль, пульсирующую, живую, что бегала вдоль тела призрачной Ноки вверх и вниз. Стены зала запульсировали, свет достиг далекого сталагмитового потолка.
— Не бойтесь, это для вас не опасно. Я приняла меры, и все они там, — из света и кружения вынырнула рука, указала неопределенно, — вовне. Они уйдут.
А те, кто останется, снова вспомнят свой долг. Ты хитра, маленькая планетница… Роско, та женщина… она и вправду любила тебя, ты знаешь? Знаешь?..
За спинами людей поехали в стороны половинки сверкающих ворот, уходящих ввысь.
— Знаю, — прошептал Роско одними губами.
— Спасибо, — голос становился все дальше и дальше, и уже один только сверкающий кокон мерцал на месте призрака. — Спасибо. Теперь она знает тоже.
Теперь ей совсем хорошо.
Анджелка вцепилась в руку Роско. Ник Чагар стоял по другое плечо, выставив тесак.
— А теперь идите, люди. Я выбрала вас, потому что… выбрала…
Они пятились в черноту за дверями.
— …потому что…
Вот порог света и мрака.
— …выбор… — И совсем последнее: — Иди, Роско, иди…
Мрак.
Анджелкино:
— Ой!
Земля не могла существовать всегда.
Она в глубине своей понимала это, но не желала верить, как люди не верят в неизбежность смерти, и как, должно быть, не верят в непременное окончание своего существования эрги. Впрочем, насчет последних ручаться трудно.
Однако все заканчивается когда-нибудь. Можно сколько угодно говорить о переходах одного в другое, другого в третье, третьего в четвертое, но ведь другое — это не одно, а четвертое не третье, верно?
Существованию Земли подошел конец.
Она поняла это и приняла. Но как спасти, уберечь хотя бы один из таких не похожих друг на друга, однако равноценно важных видов разумной жизни, которых ей поручено было опекать и использовать теми, чья сущность не поддается объяснению, во времена, не поддающиеся исчислению?
Она бесконечно и безуспешно сравнивала и прийти к ответу не могла.
Помог случай. Опять случай…
Среди людей Земли нашлась женщина, чьи чувства к единственному уникальному Роско оказались сравнимы с чувствами к нему самой Земли. Женщина сама, не догадывалась, насколько они сильны.
Земля использовала — женщина любила.
Выбор был сделан.
Атом перевесил Галактику.
Оставалось найти механизм. Для мудрой могучей Земли это был пустячный вопрос, в котором ее собственная — Земли — последующая судьба не играла никакой роли. Она ее уже знала.
…Словно густая светящаяся пелена окутывала Землю. Это прибывшие Новые, Новыми Рожденные, соединились наконец с выпущенными Землей на волю Теми, Кого Не Называют. Встреча братьев-эргов произошла на просторах чистого космоса, доселе не испытанного обоими, и радости и наслаждению не было предела.
Когда последние из людей покинули Землю, пелена эта взвихрилась. Земля прощалась с планетой, уходила со своего дозорного круга. И оставляла подарок — планете.
Послушные зову Земли, эрги-Те-Кого-Не-Называют уводили за собой эргов-Новых-Новыми-Рожденных. Так опытный пастух с помощью нескольких прирученных уводит целый табун дикарей.
Земля уводила свое стадо от планеты, где, кроме прежде живших, очутились теперь те, кто жил в ее чреве, и оставляла подарок — людям.
Новые, Здесь Рожденные, не были ею призваны снизу.
По-прежнему черной стеной возвышается Гора, по-прежнему бьют ветры в ее несокрушимую грудь, но это уже другие ветры, и Гора видна до самой, в мареве вершины, кромки. Терялся человек перед тем, как она огромна.
— Понимаете, Ник, я и рассчитывал только на это свойство Северных Ходов. Каким бы ни был — я имею в виду физическое состояние — человек на Земле, вниз, к планетникам, он должен прибыть в абсолютном здоровье. Даже выше, чем средняя норма. То, что с Переселенцами происходило в Северных Ходах, должно было принципиально не отличаться от того, что со мной происходило при входе-выходе из «кораблика» на планету. А я ведь каждый раз оказывался самым сильным, самым здоровым, самым красивым и так далее. По местным меркам, разумеется, — Роско вздохнул.
А Ник Чагар, с трудом отрывая взгляд от громады Горы, оглядел его с головы до ног.
Роско был невероятно силен, даже с виду. Такой ширины плеч и таких мощных рук и груди Чагар не встречал у самых кряжистых охотников. И вместе с тем — гибок, ловок, текуч. Он и сейчас выглядел немножко чужаком.
— Я тебя понимаю, Роско. С Переселенцами — один раз, а с тобой…
— Не во мне дело. Просто Земля спускает вниз только абсолютно нормального и здорового планетника… или планетницу. Каким бы до Северных Ходов ни был он… или она. А здесь планетники — люди…
— Да, — Ник снова стал смотреть на Гору. — Все-таки не могу привыкнуть, до чего же она на самом деле громадна.
— Теперь ко многому придется привыкать.
— Это не страшно, — Чагар взглянул выше Горы, в синее ослепительное небо. — Как ты думаешь, это — тоже Земля?..
— Наверное. Уходя. Теперь у нас будет меньше снега.
— И больше дичи. Едоков прибавилось.
Под Горой, радом с Городом, в обе стороны протянулись сплошные костры, дымы, кое-где виднелись на скорую руку сооруженные крыши, и так — Роско знал — было от самого Маленького Городища до Долгого Края.
— Им пока трудно, — сказал он.
— Не труднее, чем было нашим предкам когда-то. А пожалуй, что и полегче. Им есть кому помогать. Я не горожан имею в виду.
— Пожалуй, полегче.
Оба обернулись.
Утопая ступами в мокром снегу, к ним подходила Анджелка. Без своего обычного сопровождения. Она не хромала, но походка еще была неловкой.
