– А это что за модель? – поинтересовался он, тыкая пальцем в обтекаемые фары.
– «Шкода», – сказала женщина. – «Йети».
– Вон чего братья чехи делают! – восхитился Палыч. – Красота же! Футуристический образ! А у нас «Ниву» обещали, вроде выпускают, а где она?! Нету ее!
– «Ниву»?! – недоуменно пробормотала женщина. Пацан тоже вытаращился на троицу с нескрываемым интересом.
– Идем уже! – поспешно потянул Палыча в сторону Псевдонимов.
– Я могу вас подвезти, – повторила женщина.
– Нет-нет! Нам тут недалеко! – сказал Псевдонимов, продолжая оттаскивать Палыча от чудесного чехословацкого автомобиля.
– Ну хорошо… Спасибо вам еще раз.
Женщина загнала мальчишку в салон и сама села за руль. Помахав на прощание, она круто развернула машину и умчалась.
– Что это было? – спросил Фил. – Мы что, умерли?
– С чего ты взял? – удивился Палыч.
– С того, что в жизни такого не могло быть.
– Чего? Пионера с американской цацкой и чешской машины?
– Да не в этом же дело, Костя!!!
Псевдонимов радостно подскочил к друзьям и обнял их за плечи.
– Да бес с ней, с жизнью. Мы просто выпали из куба. Я в своей повести писал об этом. Поменяли пространственно-временной континуум на… э-э-э… другой. Пространственно-временной континуум. Нам – туда!
Палыч закатил глаза. Псевдонимов сделал вид, что не заметил этого из-за отсвечивающих на солнце очков Палыча.
– Псевдонимов, перестань нести ересь, а? – жалобно попросил Фил.
– Пошли, пошли. Здесь недалеко, минут двадцать топать.
– Куда, ты можешь сказать?!
– В буфет «Лето».
Палыч вывернулся из-под руки Псевдонимова и пристально посмотрел на него.
– Ты обезумел, старик? Буфет «Лето» – это же твоя выдумка? Его не существует.
– Оглядись вокруг! Ты своими глазами видел час назад сель в этом ущелье. А теперь – его не существует! Но, как учит нас теория старины Эйнштейна – всё в мире относительно. То есть если что-то исчезло, значит, вместо него появилось…
Фил недоверчиво хмыкнул.
– А с чего ты взял, что твой буфет появился вместо селя? Неравнозначные по величине объекты.
– А ты не умничай, – обиделся Псевдонимов, – здесь величина другими единицами измеряется.
– Это какими еще? – ехидно спросил Фил.
Псевдонимов не ответил, поправил воротничок батника и уверенно зашагал в понятном только ему направлении. Палыч и Фил переглянулись и двинулись следом.
Шоссе было на удивление пустынно. Одуряюще пахли горные цветы. Солнце, казалось, замерло, словно его прибили к небосклону. Фил вытащил из кармана носовой платок, вытер пот со лба и, завязав на уголках узелки, пристроил платок на макушку. Псевдонимов давно утерял свою газетную «правдивую» треуголку, но в невероятном своем возбуждении совершенно не замечал жары. Палыч попробовал хоть как-то привести мысли в порядок, но тут же отказался от этого, решив, что проще ничего не понимать.
– Горит звезда в бескрайней тьме! Сочится сырость по колонне! Музей Галактик на холме! Машина времени на склоне! – бодро скандировал Псевдонимов, когда впереди на дороге внезапно закрутились клубы пыли.
Друзья замедлили шаг. Непроницаемая пыль стремительно и совершенно беззвучно приближалась к ним. Когда до нее оставалось буквально несколько метров, сбоку с оглушительным лаем выскочил на шоссе давешний черный пес Поль и бросился наперерез.
5
Что-то вывалилось на дорогу прямо перед капотом «шкоды», и Маша резко дала по тормозам.
– Мам, ты что делаешь?! – возмущенно крикнул Женька, у которого от толчка вылетел из рук айфон.
Маша отстегнула ремень безопасности и вышла из внедорожника.
Перед машиной лежал скелет собаки с остатками истлевшей черной шерсти. Маша поежилась, посмотрела в ту сторону, откуда свалился подарок, и нахмурилась.
– Ты чего, мам? – высунулся из машины Женька.
– Там… – Маша показала рукой, и Женька проследил за ее взглядом.
На обочине торчал из-под земли и трепыхался на ветру край цветастой нейлоновой ткани, из которой в семидесятые шили модные батники.
– Ну и что, мам? Здесь оползни постоянно, вот и притащило…
Женька брезгливо поморщился и ногой спихнул останки собаки на обочину.
– Поехали, мам. Здесь опять связи нет. Фуфло, а не айфон… Китайский, точно!
Маша села в машину и медленно повернула ключ зажигания. Перед глазами у нее еще долго стояла эта цветастая тряпочка, и Маша никак не могла вспомнить, где она ее видела.
Причем буквально сегодня…
6
Пыль рассеялась так же резко и внезапно, как появилась. Палыч неуверенно свистнул, но пес снова пропал.
– Вон он. Буфет «Лето», – с благоговением прошептал Псевдонимов.
– Офонареть… – разинул рот Палыч.
А Фил просто промолчал.
На обочине дороги притулилось неказистое здание с одноименной вывеской, явно нарисованной от руки и не слишком старательно. Деревянная дверь была настежь распахнута и для верности придавлена тяжелым куском гранита. В дверном проеме болталась потрепанная тюлевая занавеска, которая должна была служить защитой от вездесущих жирных мух, которые беспрепятственно мотались туда-сюда сквозь старые дыры. Псевдонимов восторженно ухнул и бросился вперед.
– Но как же… это же… Да он же этот буфет придумал… сочинил… Он же про него в рукописи написал, – не верил своим глазам Фил.
– Значит, не написал, а списал! – решил не поддаваться панике и мистике Палыч. – Пойдем. Раз есть буфет, то в нем должно быть пиво!
– Еще один поэт, – проворчал Фил, но послушно пошел за Палычем.
7
Маша по-прежнему пыталась понять, что сегодня случилось не так. Странная встреча, потеря и обретение слишком самостоятельного сына… Собака эта дохлая… Тьфу, чертовщина, подумала Маша и вновь включила настройку радио. На сей раз оно тут же обнаружило какую-то волну, где голосила очередная модная дура.
За думами и заботами Маша даже не заметила, что Женька осторожно опустил стекло, еще раз сердито пробормотал:
– Фигня… Скажу, что потерялся, пусть лучше «эксперию» купят!
И выбросил айфон на дорогу.
8
В древних развалинах, бывших когда-то придорожной забегаловкой, на обсиженных мухами столешницах замерли в ожидании тоста стеклянные пивные кружки. Их толстые литые ручки крепко обхватили желтоватыми фалангами пальцев завсегдатаи буфета. И мертво уставились давно высохшими глазами на барную стойку, где сиял ярким экраном заморский гаджет. Застывшие скелеты словно прислушивались к айфону, который утробно вещал:
…По площадям метался хоровод
Из рыб океанических пород,
неведомых дотоле, ужас сея.
А рыба-хек, виляя плавником,
Вплывала, улыбаясь мертво, в дом,
И был ее приход ужасней селя.
Спускалась ночь, и наступала тьма.
Пустых забот дурная кутерьма
Лежала, завернувшись в одеяло.
Не слышно стуков, шорохов глухих,
Уснувший город был пустынно тих.
Лишь рыба-хек истошно хохотала…
