— Вдали от берегов, — ответил он академическим тоном, — везде в Мировом океане состав воды одинаков. Среднее количество содержащихся в ней солей равно тридцати пяти граммам на тысячу граммов воды; хлористого же магния всегда и везде содержится десять процентов и восемьсот семьдесят восемь тысячных от общего количества солей в воде, то есть три грамма и восемьсот семь миллиграммов чистого веса на каждый килограмм воды…
— Ну, а в Финском заливе? — нетерпеливо перебил Козырев, переминаясь с ноги на ногу, готовый, казалось, броситься на Цоя, так вдумчиво и медленно тянущего свою речь.
— В Финском заливе, где средняя соленость около пяти граммов солей на тысячу граммов воды, хлористого магния содержится те же десять процентов и восемьсот семьдесят восемь тысячных от общего количества солеи, то есть в абсолютных цифрах всего лишь пятьсот сорок четыре миллиграмма на тысячу граммов воды…
— Почти четыре грамма в океане, и всего лишь около половины грамма в Финском заливе! — простонал Козырев с видом глубокого отчаяния. — О, дурак! О, идиот! Как я не подумал об этой разнице! Ведь наш подводный термит рассчитан только на соленость Финского залива, где производились опыты! Только на полграмма хлористого магния в килограмме воды! Между тем здесь, в океане, его четыре грамма! Четыре грамма! Цой! А наш термит так жадно поглощает этот излишек хлористого магния… О, дурак! О, идиот!.. Как я не подумал об этом! — Козырев вдруг встрепенулся. Глаза его заблестели. — В лабораторию, Цой! — весело и бодро крикнул он. — В лабораторию! Сегодня термит разгорится так, что даже этот чертов металл расплачется горючими слезами!
Козырев повернулся и почти бегом устремился в дальний конец коридора, туда, где за центральной рубкой, против биологического кабинета, находилась лаборатория.
Через пять минут Козырев и Цой, словно смыв с себя всю усталость этих дней, стояли у своих рабочих столов, уверенно принимаясь за последние, решительные опыты.
И действительно, день пятнадцатого августа мог бы считаться днем удач.
Прежде всего с утра заработала радиостанция, и капитан смог наконец, после семнадцати суток вынужденного молчания, сообщить правительству подробные сведения о постигшей подлодку аварии.
Второй победой этого замечательного во всех отношениях дня было окончание ремонта носовой пушки. Опыты, проделанные главным акустиком Чижовым для проверки ее работы, прошли блестяще. Подлодка вернула себе свое грозное оружие — свою высокую боеспособность — и могла уже не чувствовать себя бессильной игрушкой случайностей.
Вскоре же после обеда вступили в строй оба инфракрасных разведчика; после семнадцати суток слепоты подлодка вернула себе зрение. Правда, это не было полным зрением — ультразвуковые прожекторы еще не были готовы, но и их ремонт подходил к концу. Это было для акустиков вопросом всего лишь двух дней.
И, наконец, с пятнадцати часов под дюзовым кольцом яростно горел новый термит, не поддающийся влиянию повышенного содержания хлористого магния в океанской воде. Уже через двадцать минут после начала горения термитная реакция развила температуру в пять тысяч пятьсот градусов.
Через полтора часа напряженного и беспокойного наблюдения за ходом реакции, убедившись в правильном ее течении, Козырев почувствовал вдруг необыкновенную слабость. На один момент он даже забылся и с обмякшими повисшими ногами и руками бессильно лежал в воде в облаке пара, словно медуза с распущенными прядями щупалец. Правда, он тут же очнулся, но капитан, находившийся вблизи него и заметивший его состояние, мягко и заботливо посоветовал ему пойти отдохнуть.
И Козырев сразу согласился.
Этот день можно было назвать днем удач, если бы не три обстоятельства, омрачившие его.
В четырнадцать часов, после первого, успешно закончившегося опыта под водой, оба инфракрасных разведчика были подняты на поверхность. Из осторожности, считаясь с опасной близостью обитаемого острова, их, однако, не пустили в воздух, но повели, как двух огромных черепах, по поверхности воды. Отразившееся на куполе экрана чистое небо с круглым солнечным подносом почти в зените посылало в центральный пост спокойный привет. Капитан собирался уже отдать приказ о возвращении разведчиков, когда внезапно на горизонте, в его северной части, появилась черная точка, которая быстро росла и скоро получила неожиданные и зловещие очертания.
— Гидроплан! — воскликнул старший лейтенант.
Самолет вскоре перешел на купол экрана. Очутившись над островом, он сделал несколько кругов, то опускаясь, то поднимаясь, потом взял курс на юг и вскоре исчез за горизонтом.
— Странно… — задумчиво произнес капитан. — Откуда он? Что ему здесь было нужно? Как будто он что-то искал… высматривал…
Тревожное чувство овладело капитаном и уже не оставляло его.
Между тем впереди предстояли новые неприятности.
До сих пор опрос команды не дал ничего такого, что могло бы внести хоть некоторую ясность в загадочную обстановку взрыва. Сегодня же в обычный час доклада о ходе следствия комиссар смог доложить капитану о новых материалах, которые позволяли сделать довольно важные выводы. Во-первых, лейтенант Кравцов, здоровье которого давно уже начало улучшаться, сегодня, с разрешения зоолога, дал свои первые показания. Из этих показаний полностью выяснилась недопустимая беспечность лейтенанта, не доложившего командиру о серьезной аварии механизмов корабля, самовольно, вопреки строгому приказу, выпустившего Горелова из подлодки и даже после этого не вызвавшего капитана в центральный пост. Лейтенант оправдывает самовольную выдачу пропуска Горелову тем, что нельзя было допускать ни минуты просрочки, так как, по словам Горелова, засорились дюзы и каждое мгновение грозил взрыв. А о состоявшейся уже выдаче пропуска лейтенант не доложил командиру потому, что пытался сначала проверить исправность сигнализационных приборов в посту управления, после чего собирался вызвать капитана, но не успел уже этого сделать, так как произошел взрыв.
Комиссар доложил при этом капитану, что лейтенант находится в очень угнетенном состоянии духа и вполне отдает себе отчет, насколько легкомысленно и преступно было его поведение в этот исключительно ответственный момент.
Во-вторых, комиссар доложил, что сегодня он получил возможность проникнуть в заполненную водой газопроводную камеру через наружное отверстие, открывшееся за сорванным кольцом дюз. Как известно капитану, напомнил комиссар, первое же обследование дюз при начале ремонтных работ обнаружило полную их исправность, кроме каких-то непонятных четырех дыр с винтовыми нарезками, просверленных в камере сжигания центральной дюзы. Как они появились в ней, кто и зачем их просверлил — до сих пор неизвестно.
