— Напугалась. Сильно. Мне ее даже жалко, если честно. Это мы тобой уже отдрессированы, с мукой и швабрами, а у нее такого опыта не было. Откуда стрессоустойчивости взяться. Ты разрешил ей остаться?
— Я недовыгнал. И Коломойцев усмотрел в этом разрешение остаться. Но ты уверен, что она нам нужна?
— Нужна, — Ву серьезно кивнул. — Она умная. И понимает, что делает. Просто для нее очень важен этот проект, а с тобой как-то не складывается, вот она нервничает и делает глупости. А еще ты ей нравишься. И вовсе не как коллега.
Я фыркнул.
— Не могу так философски отнестись ко всему, что произошло. Ну что за детский сад? То ругается с Боровским, то машет оружием. Она старше меня и приехала сюда работать.
— Ты тоже в экспедицию ехал работать, вам с Лео это помешало? — Ву пожал плечами.
— В любом случае, стрельба в друзей — плохой способ завязать отношения. Я вообще не уверен, что после всего этого смогу с ней общаться.
— Так или иначе придется. На исследованиях. Пойдешь сегодня?
— Нет, — я отхлебнул кофе. — Надо бы, там люди бедные лежат и ждут, когда мы закончим. Но я не могу.
Ву похлопал меня по плечу.
— Завтра вместе пойдем. А пока пусть Боровский расшифровкой данных командует. До начала распада ты выдал отличный результат. Мы увидели закономерность, которая не выделялась на предыдущих экспериментах. С мячом получилась серия коротких переходов через разрывы с хорошей скважностью, и на ней видна та корреляция с мозговой активностью, которую мы уже отчаялись воспроизвести.
Я кивнул. И, внезапно, даже сам для себя, засмеялся.
— Давай все-таки возьмем муку. Потом смонтируем ролик и продадим как сцену в какой-нибудь фильм ужасов.
Ву смотрел на меня и улыбался. Это хорошо, что мы еще могли улыбаться.
Часть 1
Наземная. Глава 6
Боровский нашел меня на симуляторе. Я, один за другим, закладывал рискованные, на грани идиотизма, маневры, стараясь при этом как можно дольше не угробить корабль. В академии, увидев такое, моментально перевели бы меня из пилотов в какую-нибудь наземную службу с пометкой «К полетам не допускать. Никогда!». Но сейчас я и не нарабатывал летные навыки, а пытался максимально выпустить пар, чтобы, зайдя в лабораторию, не сорваться на Ольге.
Прошло уже больше двух дней, но гнев меня так меня и не отпустил. До сих пор не укладывалось в голове, как можно было устроить в институте стрельбу. Что, вообще, должно твориться в мозгах человека, чтобы решать проблемы таким образом.
Ни Коломойцеву, ни Ву не удалось оправдать Ольгу в моих глазах — я слышал их аргументы, но мозг отказывался понимать и принимать ее действия.
Все это время разговоров с Ольгой я избегал. Она несколько раз пыталась перехватить меня в коридорах, а когда не получилось — прислала сообщение, с предложением встретиться, поговорить. На него я тоже не ответил.
И вот, больше тянуть с экспериментами уже нельзя. А значит нужно взять себя в руки и не давать эмоциям мешать работе. Я даже встал сегодня в несусветную рань, надеясь, что вымотаюсь на симуляторе и станет все равно. Но не стало. Так что, когда мы с Боровским зашли в лабораторию, мне стоило большого труда удержать на лице нейтральное выражение.
— Привет, — поднялся мне навстречу Ву. — Иди-ка сюда, мы кое-что покажем.
Он развернулся к мониторам, с планшета очистил экраны и повернулся к Ольге.
— Открой слева данные с эксперимента после травмы, а справа — последние, с мячами. Чистые данные, без обработки.
Ву дождался, пока появятся сами ЭЭГ и под ними — визуализации с оборудования, фиксировавшего изменения метрик пространства.
— Смотри, — он подтолкнул мне кресло, на своем тоже отъехал подальше.
Боровский сел на корточки между нами. Ольга осталась возле компьютера, вцепившись побелевшими пальцами в джойстик.
Я долго разглядывал картинки.
— Не видишь? — Ву иронично покачал головой. — Ольга, подсвети ему корреляции.
Ольга на что-то нажала. На экранах цветом выделились зоны: в двух разных экспериментах оказался практически одинаковый рисунок ЭЭГ и колебания пространства в обоих случаях тоже были очень похожи.
— А теперь разницу покажи, — Ву сложил руки на груди и любовался изображениями, словно это были произведения искусства.
Предыдущие выделения пропали, появились новые.
Боровский резко встал и сделал шаг к мониторам.
— Ярослав, отойди с глаз, — одернул его Ву.
— Видишь? — Боровский обернулся ко мне. — Ты видишь это?
Он проигнорировал Ву и подошел к самим экранам.
— Судя по всему в обоих случаях у тебя начинался распад. Картины начала идентичные. Но в эксперименте после травмы головы, — Боровский ткнул пальцем в выделенный участок ЭЭГ, — распад затормозился. Скорее всего из-за физических нарушений в участках мозга, которые участвуют в этом процессе. А вот тут, — он благоговейно провел ладонью по участку, где была изображена полная дезорганизация всех ритмов, — ты в итоге сорвался. К сожалению, при распаде датчики разрушились и данных ЭЭГ после его начала нет. Но и того, что есть достаточно. И это, Алексей Юрьевич, это просто прекрасно!
Боровский еще раз провел рукой по монитору.
— Может быть, — он задумчиво смотрел на графики, -научившись, с помощью этих данных, индуцировать подобные колебания, мы сможем сделать устройство, которое даст ваши способности и обычным людям.
— Знаешь, — внезапно подала голос Ольга, — давай сначала необычных стабилизируем.
Боровский пожал плечами и снова уставился на графики.
— И что дальше? — я смотрел на Ву, но тот не успел ничего ответить.
— Еще бы один распад для верности, — Боровский с надеждой уставился на меня. — Ты же как-то контролируешь это состояние? Можешь повторить?
Ольга с грохотом положила джойстик на стол, но сдержалась и ничего не сказала. На ее бледном, осунувшемся лице лихорадочно блестели полные негодования глаза.
— Обойдемся пока без распадов, — Ву поднялся. — Алексей, нужны обычные данные ЭЭГ при переходах через разрывы. Но в случайные моменты времени добавим несколько импульсов, которые, если теория верна, окажут влияние на интенсивность пространственных колебаний. Ты вряд ли что-нибудь почувствуешь — чтобы ситуация не вышла из-под контроля, будем использовать минимальные коррекции. А на приборах эффект должен быть виден. Пока заберу Ольгу, с ней проговорим технические детали эксперимента и набросаем схему корректора. Поработаешь с ребятами из ее команды.
— Я останусь здесь, — оживился Боровский.
Ольга вздрогнула, но снова смолчала.
— Хорошо.
Мы проводили взглядом Ву, который что-то непринужденно говорил Ольге и, когда они скрылись за дверью, я риторически спросил:
— Как он может с ней общаться?
— Да брось, Алексей! Она тебя защищала. Вот из-за меня ни одна женщина в перестрелку не ввязывалась, — Боровский с завистью посмотрел на закрывшуюся дверь лаборатории. — Ну что, распад?
— Иди-ка ты… Датчики проверь.
Снятие базовой ЭЭГ с переходом через разрывы мы проводили столько раз, что сейчас я мог бы проделать это не просто с закрытыми глазами, а даже вздремнув в процессе. Каких-то изменений не заметил, даже засомневался — а были ли импульсы? Так что, закончили мы быстро.
А после я уселся на полу, позвал Ярослава и втянул его в игру с мячами. В очках он видел места разрывов, я открывал их в разных точках, пытаясь его дезориентировать. Уже минут через двадцать мы хохотали, как дети. Ловя мяч, Боровский кидал его в неожиданное для меня место, я перехватывал через разрыв и кидал в Ярослава, открывая разрыв где-то рядом с ним. Периодически мы оба промахивались, и инженеры Ольги грудью бросались на мяч, защищая оборудование.
Через пару часов оба выдохлись. Боровский дал отмашку на перерыв, и мы буквально вывались из дверей лаборатории. Ярослав отправился в столовую, а мне есть совершенно не хотелось. Я долго перебирал программы стоявшей в холле лабораторного этажа кофе-машины, пока не осознал, что не хочу ничего из ее меню. Хочу… эспрессо с подсолнечной халвой, сливками и медом, припорошенный корицей и мускатом, с едва заметной ноткой ванили. Невидяще, я смотрел в стену, вспоминая вкус измельченной в крошку халвы, спрятавшейся в горьком кофе. Бросил взгляд на часы. До Лондона далеко, а мы еще не выполнили план по экспериментам…
