– Тогда слушайте внимательно. Она – наглядная иллюстрация марсианской щепетильности. Короче говоря, этот парень, Кккахграл Юный – а жил он тысячи лет назад – должен был прийти в определенное время к определенному месту, чтобы удостоиться высокой чести – вроде посвящения в рыцари. Не по своей – на наш взгляд – вине, но он опоздал. В силу марсианских приличий – за опоздание ему полагалась казнь. Учтя его молодость и выдающиеся подвиги некоторые радикалы предложили повторить испытание. Кккахграл и не подумал согласиться! Настоял на своем праве лично выступать в качестве обвинителя на суде чести, выиграл дело и был казнен. Что сделало его живым воплощением и святым покровителем марсианских приличий. Так-то.
– Но… Бред ведь!
– Ой ли? Мы же – не марсиане. А они – очень древняя раса; у них сложена целая система требований и обязанностей для любого случая жизни. Марсиане – величайшие из всех мыслимых формалистов! Древние японцы со своими «гиму» и «гири» в сравнении с марсианами – отъявленнейшие из анархистов! У марсиан нет понятий «верно – неверно», есть лишь «пристойно – непристойно» – в квадрате, в кубе и со всякими довесками. Тут в чем дело – шефа усыновляет Гнездо того самого Кккахграла Юного, ясно вам теперь?
Но я упорно не хотел понимать. По-моему, этот Ккках больше всего смахивал на одну из самых отвратительных кукол «Ле Гран Гиньоль». Бродбент между тем продолжал:
– Да ведь просто! Шеф сейчас – похоже, крупнейший из исследователей марсианских обычаев и психологии. Он уже четыре года ими занимается. А в среду в Лэкус Соли состоится обряд его усыновления. Если шеф будет на месте и выдержит экзамен – все отлично! Если не будет – а вопроса «почему?» просто не возникнет – его имя втопчут в грязь во всех Гнездах Марса – от полюса до полюса! Стало быть, громадный межпланетный и межрасовый политический успех, величайший из достигнутых когда-либо, сработает с точностью до наоборот. И последствия будут… Думаю, меньшее, чем удовлетворятся марсиане – отказ даже от нынешнего ограниченного сотрудничества с Империей. А более вероятна месть. Погибнут люди – может быть, все, кто окажется в тот момент на Марсе. Тогда экстремисты из Партии Человечества возьмут верх, и Марс будет присоединен к Империи силой – но только после смерти последнего марсианина. И все это – оттого, что Бонфорт не явился на обряд усыновления! Марсиане на подобные вещи смотрят именно так.
Неожиданно, как и появился, Дэк вышел. Пенелопа Рассел снова включила проектор. Меня раздражало то, что я не успел вовремя спросить почему бы противникам Бонфорта просто-напросто не прикончить меня? Раз уж им так легко направить телегу политики по нужной для них дороге, помешав Бонфорту – самому, либо еще как – принять участие в этом варварском обряде? Что поделаешь, забыл спросить – может, из-за подсознательной боязни ответа.
Я продолжил изучение Бонфорта – отслеживал манеры и жесты, вникал в настроения, которые им сопутствовали; воспроизводил про себя голос и интонации, все глубже погружаясь в детали. Вдохновение полностью завладело мной – я уже «влез в его шкуру».
Однако увидев Бонфорта в окружении марсиан, я пришел в ужас. Они касались его своими ложнолапами!!! Я настолько сжился с изображением, что буквально ощутил их прикосновения – и еще этот невыносимый запах! Задушенно вскрикнув, я замахал руками:
– Уберите их!!!
Изображение пропало; зажегся свет. Мисс Рассел удивленно смотрела на меня:
– Что с вами?
Я перевел дух и постарался унять дрожь.
– Мисс Рассел, вы меня извините… Но, бога ради, не показывайте больше такого. Я не переношу марсиан!
Она смотрела на меня, словно не верила глазам и ушам. Во всяком случае – весьма презрительно.
– Говорила же, на него просто смешно надеяться, – буркнула она себе под нос.
– Мне очень жаль… Но никак с этим справиться не могу!
Она не ответила и с трудом выбралась из соковыжималки. Под двойной тяжестью мисс Рассел держалась не так уверенно, как Дэк, но справлялась. Так ни слова не сказав, она ушла, хлопнув дверью.
Назад она не вернулась. Вскоре дверь отворилась, пропустив в каюту человека, находившегося внутри некоего сооружения, наподобие детского стульчика на колесах.
– Как мы себя чувствуем? – пробасил он.
Выглядел вошедший лет на шестьдесят; был малость полноват, а в обращении несколько ироничен. В диплом его я не заглядывал, но держался он точь-в-точь как врач перед пациентом.
– Неплохо, а вы, сэр?
– Не жалуюсь. То есть, ни на что, кроме ускорения, – добавил он, бросив взгляд на свою каталку, – он был буквально вплетен в нее. – Что вы скажете о моем колесном корсете? Возможно, несколько не по моде, однако в моем возрасте не следует в погоне за модой перегружать сердце. Да, чтоб выдержать протокол: я – доктор Чапек, личный врач мистера Бонфорта. Ваше имя мне известно. Так что мы имеем относительно вас и марсиан?
Я постарался объяснить все кратко и без эмоций. Доктор Чапек кивнул:
– Капитану Бродбенту следовало предупредить меня. Придется изменить ваш вводный курс. Бродбент весьма опытен – как капитан; но иногда сей молодой человек прежде делает, а уж потом – думает… Настолько образцовый экстраверт, что пугает меня порой. Но это, к счастью, не смертельно. Мистер… Смайт, я, если позволите, проведу с вами сеанс гипноза. Даю клятву врача, что сделаю это лишь с целью избавления вас от затруднений и ни в коей мере не потревожу вашей духовной целостности.
Он вынул из кармана старомодные часы – такие давно уже сделались привычным атрибутом его профессии – и нащупал мой пульс.
– Вы могли бы и не спрашивать позволения, сэр, – ответил я. – Только ничего не выйдет. На меня гипноз не действует.
Я изучал технику гипноза, когда занимался чтением мыслей. Но моим наставникам так и не удалось загипнотизировать меня самого. А в таком номере немного гипноза вовсе не помешает, если, конечно, местные власти на время забудут о драконовских правилах, коими медицинская ассоциация буквально сковала нас по рукам и ногам.
– Хм-м, вот как?.. Тогда просто сделаем все, что можно. Расслабьтесь, лягте поудобнее, и побеседуем о том, что вас беспокоит.
Он продолжал играть с часами, раскачивая их на цепочке, хотя давно уже сосчитал мой пульс. Я хотел напомнить ему об этом – часы пускали зайчиков мне прямо в лицо – но у него это было, наверное, что-то наподобие нервного тика, и сам он ничего не замечал. Во всяком случае – дело не стоит того, чтобы выговаривать постороннему пожилому человеку.
– Уже расслабился, – заверил я, – спрашивайте, док. Или – свободные ассоциации, если хотите.
– Вы просто представьте, что плывете, – мягко сказал он. – Двойное ускорение, тяжеловато все же, верно? Я в полетах обычно стараюсь побольше спать – во сне легче переносить такую тяжесть. Да и кровь при двух g отливает от мозга – спать хочется… Они там снова запускают двигатели. Неплохо бы заснуть… Всем нам будет тяжело… Нужно будет поспать…
