Некоторое время все молчали. Потом Полифем задиристо спросил: «Ты можешь ясно ответить: есть жизнь на Марсе или нет?» Ну вот попробуй такому что-нибудь объясни! О чем же я толковал перед ним битых полчаса? Не дождавшись ответа, Полифем тут же сделал вывод: «Все ясно, старички, это провокация. Этот Махаон марсианский агент. Решил усыпить бдительность, сволочь. Дескать, жизни на Марсе нет и не было, так что живите спокойно, все в полном порядке. А они пока что приберут все к рукам.» – «А что, есть еще что прибирать?» – ядовито поинтересовался Парал. «Нет, – сказал Димант, – тут надо подумать как следует. Может, сегодня на Марсе жизни и правда, нет. Вчера, может, была, а сегодня – нет». – «А куда ж она, по-твоему, могла деться? – ехидно спросил Парал. – Это пенсия сегодня – есть, а завтра – тю-тю. Марсиане – не пенсия». – «Это точно, – подтвердил Полифем. – Насчет пенсии – это правильно. А насчет марсиан – не может такого быть, чтобы не было. Кто-то же нас завоевал? Или не завоевал? Кто-то за наш желудочный сок платил? Или не платил?»
Тут он замолчал. Потому что всем, как мне показалось, пришла в голову одна и та же мысль. Первым ее высказал Морфей. «Старички, – сказал он. – А что, если их всех того… А?» – «Кто? – спросил Полифем. – Лаомедонт, что ли?» И все снова замолчали. Потому что вот как раз-таки господин Лаомедонт, по мнению большинства наших сограждан, очень даже мог – не только марсиан, но и кого угодно.
Я высказался в том смысле, что сомнения в жизни на Марсе высказывались учеными давно. «Да ладно тебе, – сказал Полифем. – Нашелся тоже ученый. Астроном-гастроном».
Все-таки грубость и бесцеремонность его бывают порой просто возмутительны. В конце концов, что может понимать в астрономии одноногий отставной унтер-офицер?
Заика Калаид задергался, зашипел. Когда все к нему обратились, он выдавил из себя: «Ж-жизнь на З-земле з-за-ародилась м-милл-лиа-ард лет наз-зад…»
«Отчего же, – съязвил Парал. – Может, они нашим желудочным соком отравились?» – «Так этим сволочам и надо», – заявил Полифем. «Ну нет, – возразил Ахиллес, – в статье-то сказано: миллион лет как жизни на Марсе нет…» – «Мало ли что там сказано.» Тут в разговор вмешался Зет, двоюродный брат Калаида. «Старички, – задумчиво произнес он, – а откуда Минотавр обо всем заранее узнал? Вот ведь и напился еще неделю назад. Ведь не просто так напился…»
«А кто же теперь будет платить за желудочный сок?» – спросил вдруг Борей. После этих слов воцарилась глубокая тишина. Действительно, если марсиан нет – неважно, по какой причине – то как же теперь будет с желудочным соком?
Полифем налился кровью, положил костыль поперек стола и широко открыл рот. По всему видно было, что он сейчас призовет нас всех то ли на Марс, то ли еще куда. Но тут дверь отворилась и в трактир вошел неожиданный посетитель. При его появлении мы мгновенно забыли и о статье, и о марсианах и даже о желудочном соке. Потому что к нашему столу, в сопровождении молодого Эака и с обаятельной улыбкой на устах приближался не кто иной, как кандидат в мэры господин Лаомедонт.
«Здравствуйте, друзья! – сказал он. – Прекрасная сегодня погода, верно?» Каждый из нас ответил на приветствие по-своему: кто кивнул, кто промычал что-то невразумительное, кто сделал вид, что не слышит. Лаомедонт выглядел довольным. Остановившись перед столом он произнес небольшую речь о том, как славно заживем именно мы – конкретные люди, сидящие здесь – под его, Лаомедонта, руководством. Надо только не забыть проголосовать через месяц именно за него.
«А памятные открытки, – добавил он, – вам вручат сейчас». Эак тут же раздал всем запечатанные конверты, после чего господин Лаомедонт нас покинул. Любопытный Полифем тут же разорвал конверт. «Ух ты, – сказал он, – хорошенькое напоминание. Старички, тут сотенная!»
Действительно, в каждом конверте оказалась сотенная купюра и открытка с портретом господина Лаомедонта.
«Фальшивка, – убежденно заявил Парал. – Что он, дурак что ли – такими деньгами разбрасываться?» – «А мы проверим», – сказал Полифем и заковылял к стойке. У стойки Япет долго рассматривал курюру на свет, мял ее, нюхал. Наконец, сказал с тяжелым вздохом: «Настоящая».
Мы онемели. А Полифем уже заказал себе рюмку самого дорогого коньяку. «С дрянной собаки хоть шерсти клок, – заявил он. – Хрен я за него проголосую».
Действительно, как бы сладко ни улыбался господин Лаомедонт, как бы ни швырял деньгами, но иметь в мэрах города гангстера – это, знаете ли, как-то…
К проблемам, затронутым в статье доктора Махаона мы больше не возвращались. Да и что толку спорить? Все равно – никто и никогда не узнает правды о марсианах.
18 сентября (первая половина дня)
Из-за экземы я с трудом уснул накануне. И спал плохо, видел отвратительные сны. Под утро мне вообще приснилось нечто невообразимое: Минотавр и Лаомедонт, оба пьяные вдрызг, едут в обнимку верхом на цистерне с надписью «Желудочный сок». Проснулся совершенно разбитым, а вспомнив все новости последней недели, так и вовсе почувствовал себя только что не на кладбище.
Не знаю, почему, но возвращения зятя я уже ждал не просто с нетерпением, а, как писали в старых романах – «сгорая от нетерпения». Мне почему-то казалось, что вот приедет Харон и все, по крайней мере, объяснит. Боже мой, когда же я, наконец, научусь: ни от событий, ни от объяснений нельзя ждать ничего хорошего. В таком мире мы живем.
Так оно и произошло. Что же – Харон, наконец-то, вернулся. Был он мрачен и настолько озабочен, что даже не обратил внимание на неуверенную улыбку и бегающие глазки Артемиды. Так я и не удосужился с ней серьезно поговорить. Вечно что-то мешает: то одно, то другое. Слава Богу, повторяю, что Харону, похоже, не до того было, семейного скандала я бы, наверное, не перенес.
Приехал он к обеду. Спасибо лаомедонтовым деньгам – Гермиона с утра отправилась по магазинам, так что к возвращению Харона у нее и впрямь получилось нечто вроде праздничного стола.
Увы, зять мой, как всегда, и на это не обратил никакого внимания. Впрочем, Гермиона привыкла и давно уже не обижалась на подобное поведение.
Мне не терпелось узнать, какие новости он привез из столицы, но я сдерживал вполне естественное любопытство, понимая, что новости могли оказаться не очень приятными. Во всяком случае, непредназначенными для женских ушей. Поэтому я сидел молча в ожидании обеда, а Харон быстро просматривал газеты, изредка ругаясь шепотом. Содержание некоторых номеров, по-моему, приводило его в настоящую ярость.
Вошла Гермиона с супницей, разлила по тарелкам и тихонько вышла. Еще один признак всеобщей растерянности. Обычно они с Артемидой стараются присутствовать при всех мужских разговорах. А тут тихонько уселись в кухне. Ну, Артемида – понятно почему. Но и Гермиона не предприняла никаких попыток остаться в нашем обществе.
