Он видел, что волосы на моей голове изведены, а не просто выбриты как у любого культурного человека, и даже нанесен «тонкий узор». Он не мог надеяться, что я поверю, будто святоша отдал выжигатель под угрозой смерти. Святоши не боятся смерти, и Трана должен был знать, что я это знаю. Они могут не чувствовать боль, отстраняться от нее. Они верят, что смерть переносит их на небо, превращая в звезду. По сути, их культ — культ поклонения предкам, культ страха перед предками, грозящими Жемчужине своим огнем. Стать одним из вознесшихся, подняться к древним и загореться сначала невидимой, а потом все более яркой звездочкой, стать, наконец, пылающим солнцем — такова заветная мечта каждого святоши. Служение старшему по рангу и запрет на самоубийство удерживают их от того, чтобы побыстрее отправиться на небеса. Считается, что тот, кто нарушил обет, погаснет и растворится в песке.
А вот смерть под пытками любой жрец Звездного огня почел бы достойной. И чем достойнее смерть, тем быстрее будет продвижение от невидимой глазом искорки до одного из первых светил Великих Созвездий. Любой святоша с радостью примет гибель вместо того, чтобы раскрывать секреты огнелуча какому-то варвару.
Так что же он втирает мне в глаза эту не в меру пахучую мазь своей лжи? Любой ребенок даже в диких краях знает о святошах достаточно, чтобы не казаться таким глупым. Выходит, он — не местный? И дед его не видел лесов вокруг Красной поляны просто потому, что жил не здесь? Но где в странах под властью Великой Башни, простирающихся от берега океана до Инеевых гор, не знают, что жрец никогда не расстанется со священным оружием, коли уж оно ему доверено, не расскажет никому секретов, всего лишь испугавшись смерти, и что нет ничего глупее, чем пытаться обмануть другого жреца, пусть бывшего, этой выдумкой?
И почему его оружие, все-таки, выглядит не совсем как наше? В нем есть какая-то неправильность, чуждость. Но я не мог ухватить, что именно вызывало такие ощущения, поэтому отложил их в дальний угол внутреннего хранилища ожиданий.
О, да, это был хороший повод похолодеть моему сердцу, если бы я не умел справляться со страхом. Вот от чего под ногами могла бы разверзнуться глубокая черная пропасть угрожающей тайны. Вот чего боятся с рождения едва ли не все люди Жемчужины: я подумал об Иных.
Я вспомнил истории о бледных людях, приходящих из-под земли. Живущих в глубинном мраке пещер. Не воздающих должного звездам, не служащих солнцу, не просящих у облаков воды… Я слышал о людях, превратившихся в монстров от вечной тьмы и холода, высовывающихся иногда на поверхность, чтобы испить свежей крови и вкусить мозг разумного. Они были в родстве с нашими предками, но однажды с ними едва не истребили друг друга. Предки победили, загнали Иных в норы и не выпускали оттуда, надеясь, что там они и сдохнут. Неужели же сбывается одно из мрачнейших пророчеств, и изгнанные начинают возвращаться? Да нет, бред, бред, бред. Трана обычный человек. Иные не умеют менять обличие.
А что, если они и не менялись внешне? Что, если они остались такими же, как уходили туда, в темное естество Жемчужины? Может, все это сказки, и про кровь, и про мозг, и про монстров? Просто детские сказки, пугалки для малышей? Что, если под нами все это время росла и крепла невидимая сила, вооруженная тем же полузабытым оружием, над которым так трясутся наши Верховные? Что, если у Иных есть способ быстро выучить наши языки, но нет способа освоить все традиции, и они прокалываются вот в таких мелочах, как сейчас прокололся Трана, потому что торопятся, потому что скоро нанесут удар?
«Ксената, ты должен вернуться. Найди Лиен.»
Голос, от которого я вздрогнул, пришел из глубины головы, как из гулкой пещеры, и там же растворился.
Мне надо поспать. Слишком много событий. Я перенапрягся, опять начинаются слуховые миражи. Это как в пустыне. Кажется, видишь воду, но воды нет. Или видишь город, но, подойдя ближе, обнаруживаешь очередной бархан. Миражи показывают то, чего нет. Хотя люди говорят, иногда за миражами скрываются клады. И случается, что они показывают то, что было или будет. Или то, что находится очень далеко отсюда.
С этими мыслями я заснул. Мне снились бескрайние просторы диких лесов и хвостатые бурки, с дикими гортанными криками и свистом носящиеся в ветвях. Каждая из шести лап, покрытых густой и очень жесткой шерстью, держала по выжигателю. Передвигались бурки не как обычно, а раскачиваясь и перепрыгивая с хвоста на хвост. Они стреляли в меня, не причиняя вреда, а я ждал, когда у них кончатся заряды.
Вдруг небо сжалось, и тонкое, но плотное облако заволокло его.
«Пока канал открыт… Убейте… Убейте…» — кто-то подгонял бурков, но они никак не могли прикончить меня своими выжигателями, потому что я был прозрачным. Я убегал от них по кронам больших деревьев и, одновременно, шел куда-то по дорожке, словно настеленной бесконечно длинным куском камня. Рядом со мною шла женщина, но я не успел разобрать нечего, кроме того, что она была дикаркой.
* * *
— Тебе не кажется, что так мы создадим парадокс?
— О чем ты? — Катина бровь приподнялась как обычно, когда она выражает легкое недоумение.
— Ну, что-то вроде петли. Змея, кусающая себя за хвост. Я сделал то-то, потому что ты сделала то-то, но ты это сделала потому, что я не сделал бы, если бы ты этого не сделала…
— Стоп-стоп-стоп, Пол, ты меня запутал, — Катя тряхнула головой, ее светлые волосы рассыпались, увлекая за собой мои мысли. Но я собрался. Я должен объяснить, это важно. Странно, что она, понимающая меня буквально с полуслова, а то и раньше, до сих пор не врубилась…
— Смотри, — начал я, она кивнула. — Смотри, вот, например, Ксената. Сам по себе нашел Лиен, вместе они что-то там сделали, чтобы вызвать меня…
Катя прервала мою речь, подняв руку как школьница на практикуме с личным присутствием.
— Пол, Лиен говорит, что не «что-то», а запрещенный ритуал для открытия канала с помощью какого-то древнего устройства. И ты пришел в теле Ксенаты. Буквально через пару дней.
— Ну, хорошо, пусть так. В конце-концов, не важно, запрещенный или… — внезапно озарение настигло меня, аж в горле пересохло. — Лиен… То есть, Катя… Короче, Лиен… Она, то есть ты… Ритуал, и я быстро появился?
Катя кивнула.
— Но ведь я попал туда… На древний Марс… В тело Ксенаты… Я туда попал, взявшись за лицо, то лицо в пещере. Потому что сны, мне снились сны, чтобы я взялся за лицо голыми руками. Ты ведь помнишь? Не ритуал меня притянул, а лицо на стене. Если бы его не было, я бы не провалился в прошлое…
Я очень волновался, захлебываясь словами, словно делал величайшее открытие в своей жизни. Возможно, кстати, так оно и было.
