Ну и денек был вчера, мыслил я, поворачивая на сковороде бекон. Почему-то запах яичницы с беконом меня успокаивает. К нему прибавляется и аромат поджаренного тоста и очень черного кофе. Как любил говорить мой дед, кофе должен быть как поцелуй — горячий, крепкий и сладкий. Почему никто не сделал такой освежитель воздуха для разбрызгивания по утрам из баллончика с целью укрепления семейной жизни? Если бы Ника будила меня такими ароматами, то, может, она сейчас сидела бы напротив и умилялась моему аппетиту?
Я даже фыркнул, представив себе такую невероятную картину. Ника будила меня часа в три ночи, заваливаясь с компанией сильно нетрезвых непризнанных гениев живописи, кино, театра и прочей богемы. Они пили, матерились, крыли всех и вся. Поначалу мне это даже нравилось — все-таки жена довольно известная в узких кругах художница, выставляется иногда, пару ее картин купили и увезли за бугор, в дом приходят люди, которых видишь по телеку, — а потом все это стало надоедать. Медленно, но неуклонно мы расходились и теперь вот разошлись довольно далеко. Я в Женеве, а она где?
А Лена, тут же подумал я. Если б Ника была другой, то я бы не встретил Лену. Сейчас допью кофе с душистым «Данхилом», отправлюсь на службу, а потом в библиотеку к Лене. Вместе поланчуем в ооновской столовке и заодно поговорим.
* * *
Все вроде бы шло, как обычно, но в моем восприятии что-то изменилось. Я спустился на лифте в гараж, неторопливо, в общем потоке международных чиновников проследовал к месту службы, поставил машину и пошел по ступенькам к парадному входу. В холле мне приветливо улыбнулась симпатичная дежурная Галя, жена молоденького атташе, и что-то в ее улыбке показалось мне знакомым. Когда-то кто-то мне уже так улыбался. И тут меня осенило: так улыбалась медсестра в клинике, где я много и трудно болел.
5.3. Мы медленно двигали подносы, приближаясь к кассе, и даже не пытались разговаривать. В ооновской столовке всегда очень шумно. Толпы народу всех цветов кожи и разрезов глаз наперебой обменивались новостями, хлопали друг друга по спине, быстро хлебали суп или чинно поглощали бифштекс, манерно резали персик фруктовым ножичком или с хрустом вгрызались в яблоко. Очень поучительное зрелище, бальзам на душу любого интернационалиста. До чего же все одинаковые, хоть и такие разные.
— Ты про Светку хотел поговорить? — спросила Лена, когда гул чуть стих. Народ потихоньку расходился.
— И про нее тоже. Но главным образом про тебя.
— А про меня что? Я в порядке.
— А наш как себя ведет? — поинтересовался я, указывая на ее сильно пополневшую талию.
— Удары отрабатывает. Как это у вас, футболистов, называется — «сухой лист»?
— Вспомнила, — рассмеялся я. — Это когда было. Это же Ло-бановский так с углового забивал во время оно. Потерпи, уже немного осталось. Через пару недель ты будешь дома, а еще через пару месяцев будем ему имя придумывать.
— Или ей.
— Нет, ему. Сама же говоришь, что футболист будет. Голова больше не болит?
— Редко. Но тот грипп, или что там было, когда я зимой домой ездила, иногда аукается. Хотя и меньше. Слушай, Стас, а что со Светкой будет? И с отцом ее?
— Ты что, тему меняешь? Все-таки не совсем оклемалась?
— Да нет, оклемалась. И врач говорит, что все системы функционируют нормально. Как на космическом корабле. Мы же собирались про нее поговорить.
— А чего про нее говорить, — пробурчал я, доедая последний кусочек камамбера с виноградиной. — Вот пойдем в субботу в гости к этому Розе, там с ней и поговорим. Роза сам меня пригласил. И тебя тоже, вроде как…
— А про меня он откуда знает? — поразилась Лена.
— Светка разболтала, кто ж еще… Ну что, выдержишь вечерок у Розочки и Светика?
— Если три часа стоять не придется, то выдержу.
Мы медленно шли к стоянке у пятого подъезда по длинному коридору третьего этажа Дворца Наций, через Зал потерянных шагов с его мрачным зеленоватым мрамором по стенам. Стоянка была прямо в противоположном конце от библиотеки, но мы уже отработали систему — доходили до машины, и потом я отвозил Лену к ее подъезду. Так мы продлевали совместное пребывание еще минут на десять.
— Слушай, — внезапно сказал я. — Я нормальный?
Лена хмыкнула:
— Если такое спрашиваешь, то не очень. А что, сомнения одолели? Из-за меня?
— Ты-то тут причем? — растерялся я. — Это я так, сдуру ляпнул.
— Выкладывай в чем дело, — приказала она, останавливаясь.
— Шеф, Светкин отец, сказал, что я мутант, а потому такой умный.
— Могу тебя успокоить. Ты совсем не такой умный, а значит, следуя логике Шефа, совсем не такой и мутант. Он что, пьяный был?
— Угу, — угрюмо подтвердил я.
— Ну вот. Какой же ты все-таки балбес и мальчишка, Стас, несмотря на свои солидные сорок лет. Поехали.
Все-таки в женской логике есть своя логика. И мне стало легче.
5. 4. Вопреки ожиданиям у Розы со Светиком было не так уж шумно, и стоять не пришлось. Домик был небольшой, с уютной гостиной и большой стеклянной дверью, открывавшейся на свежестриженый газон среднего размера. Там были расставлены одноногие покрытые бумажными скатертями столики с закусками — чуть чипсов, чуть маслин, чуть резаных овощей, которые полагалось макать в соус, зато много вина, пива и соков. По газону были расставлены легкие белые пластиковые стулья. Один из них кто-то смутно знакомый тут же освободил для Лены, которая ему царственно кивнула в знак признательности.
Светка подошла к нам и, не здороваясь, спросила: «Ну что папаня?»
— Напился, — ответил я. — Не понимает.
— Ясно, не понимает. Всегда туповат был.
— Слушай, — закипая начал я, — это все-таки твой отец, и ты должна…
— Ничего я не должна, — перебила она, — никому и ничего. Я сама выбираю и решаю, что делать. Паспорт советский я пока оставляю, а там видно будет. Роза вроде всерьез жениться хочет. Да, он просил отцу передать, чтоб его из списков вычеркнули. Он все равно двойным агентом был, все делал, как ему свои велели. А сейчас, с перестройкой, и вообще шпионить больше не надо, сами вы всё открытым текстом выкладываете. Роза говорит, неинтересно работать стало.
Роза стоял в сторонке с тем смутно знакомым и делал вид, что не смотрит в нашу сторону. Я поглядел на него в упор, он чуть повернулся, чтобы уйти от моего взгляда, его собеседник тоже повернулся, и тут я его узнал. У меня ведь идеальная память.
Этого я видел на троллейбусной остановке на улице Сервет. Я сидел у окна, следуя на работу. В тот день я напоролся на гвоздь, оставил машину в шиномонтажке и воспользовался общественным транспортом, что делал крайне редко. Он безразлично глядел на Домик Штрумфов и постукивал носком туфли по кожаному портфелю, когда сзади кто-то подошел, поставил рядом с его портфелем точно такой же, пару секунд постоял, потом наклонился, взял портфель ленивого и неторопливо удалился. Ленивый поглядел на часы, взял уже другой портфель и пошел в противоположную сторону. Вся операция заняла секунд двадцать. Молодцы, подумал я, хотя мы тоже так умеем. Простенько, но надежно. Особенно, если прикрытие хорошо работает. Я, конечно, тут же составил об этом рапорт со словесным портретом ленивого, а что с этим рапортом стало, понятия не имею.
