— Начальник, — заорал один из урок, ухватившись волосатыми руками за прутья. На пальцах левой руки Дзюба разглядел потускневшие буквы «ВАЛЯ», пальцы правой были украшены синюшными перстнями. — Жрать давай, начальник! Беспредел творишь! Я в ООН жаловаться буду! Президенту напишу!
— Ну что ты, Валентин, — как-то умиротворяюще сказал Васинцов, — ты уже свою пайку получил, и баланды мы вам сверх нормы налили.
— Селедку давай, начальник. Я сколько раз на этапах был, селедку давать положено.
— Селедка вечером, — тоном отца, отчитывающего непослушного сына, сказал Васинцов.
— На хер вечер, щас хочу! Начальник, не будь пидором, давай селедку! А ты че, петух ряженый, уставился? — крикнул он старлею.
— За пидора и душ могу устроить, — пригрозил Васинцов.
Урка выругался и довольно метко плюнул зеленовато-бурым сгустком, но не в Васинцова, а в Дзюбу, попав прямо на погон.
— Руками не трогай, — быстро предупредил Васинцов, — там такая зараза может быть. Пойдем тряпку дам…
— Сегодня они еще спокойные, — объяснял Васинцов, подливая в кружку Дзюбе кипяточку. А как сильно торкнет, аж вагон ходуном ходит. Про ночь я вообще молчу.
— Слушай, а кто, кто они? Обычные зэки? Я видел «чикатилов», но тех от обычных людей не отличишь, а тут прямо звери какие-то.
— Что-то типа этого. Из давно торкнутых, совсем озверели. Они уже одного съели по дороге.
— Что?
— Съели, ням-ням, сырьем. Мы, конечно, попробовали отбить, из брандспойта их поливали, да куда там… Побаиваюсь, если еще пару дней здесь проторчим, еще одному хана будет. Я уж заметил, Курашин отдельно держится и побитый сильно.
Дзюба вспомнил, что действительно в правом углу клетки валялся какой-то ком лохмотьев, но представить, что это человек, он не мог.
— Кстати, капитан, судя по командировочным документам, вы прибыли на станцию три дня назад, и почему до сих пор их здесь держите? Они же опасны для окружающих! Тут рядом вокзал, там же люди…
— За ними должен прийти специальный транспорт из института Капицы. Я третий день звоню, никак связаться не могу. Сегодня вот ребят своих туда послал.
— А говорили: «Кремль, Царь-Пушка».
— Одно другому не мешает.
— Тогда хочу разочаровать вас, капитан, нет больше вашего института Капицы.
— Как нет?
— Ты, видно, служивый, телевизор не смотришь, — неожиданно для себя Дзюба перешел на «ты». — Как раз три дня назад напали на институт ночью чикатилы, очень большая стая. Все сотрудники ночной смены и охрана погибли. Следствие идет, все не могут разобраться, как они охранную полосу прошли. Там ведь разве что только танков не было. Теперь уже точно не разберутся, нет больше института, взорвался, на воздух взлетел во время штурма, группа «Гамма» в полном составе полегла. Что-то про разрыв газопровода говорили. В прямом эфире показывали…
Васинцов помолчал, потом открыл стол и вытащил бутылку водки с Сергеем Есениным на этикетке.
— Давай, старлей, помянем дружков моих, они там службу несли…
— Ты что, я ж в патруле, — сказал Дзюба, покосившись на своих курсантиков, гревшихся у печки.
— Ну как знаешь, а я помяну. Это не снаружи напали, это чикатилы изнутри вырвались, я тебе точно говорю, — сказал капитан, разливая водку по стаканам. — Мы туда этих уродов уже с полсотни перевезли, и наши же ребята их охраняли. Видать, не уследили.
Дзюба еще раз оглянулся на курсантов, осторожно взял стакан двумя пальцами. Они выпили не чокаясь.
— Что собираешься делать? — спросил Дзюба сочувственно.
— Подожду своих ребят и буду связываться с управлением УИН. Слушай, не в службу, а в дружбу, нельзя ли устроить, чтобы вокзальные менты и за нашим вагоном присматривали?
— Что, боишься, что сам не справишься?
— Да, боюсь! — откровенно сказал Васинцов. — Что-то с ними сегодня не то. И опасность какую-то чувствую, как говорится, «шестое чувство». Я бы этих ублюдков давно сам в расход, но это дерьмо — ценный научный материал. Вот ведь как бывает, дерьмо, а очень ценное, как навоз на полях.
— Ну бывай, капитан, Бог даст, увидимся, — сказал Дзюба на прощание и сурово окликнул курсантов, уже разомлевших у печки: — Эй, воины, хватит греться. Родина зовет на мороз, пошли службу нести.
Дзюба был упертым службистом. Он знал, что в комендатуре его зовут за глаза «двинутый», знал, что солдаты гарнизона при одном упоминании его фамилии нецензурно матерятся. И не без причины, не одну сотню «самоходчиков» и нетрезвых воинов отправил он на нары гауптвахты. Он знал, что курсанты военных училищ, которых назначали в комендантский наряд, узнав, что старшим по наряду будет Дзюба, спешили в санчасть, прикидываясь больными. Потому что при Дзюбе наряд в городской патруль превращался из приятной прогулки с мороженым и улыбками красивых девушек в мучительное прочесывание чердаков и подвалов, в погони за солдатиками-«самоходчиками» по каким-то трущобам, в бессонные ночи у дверей ресторанов в ожидании подвыпивших офицеров. Дзюба брал любую «добычу» и знал места, где ее брать. Он сам устанавливал для себя норму задержанных и всегда ее выполнял. Многие его считали рвачом, некоторые — садистом, а большинство — просто ненормальным. Он не обижался. Он нес службу, невзирая на анекдоты, про него ходившие, несмотря на то что жена, хлопнув дверью, уехала к маме, не в силах больше жить с «долбанутым».
Правда, после той истории с тверским ОМОНом многие посмотрели на Дзюбу иначе. Тогда отряд террористов — фанатиков «мусульманские львы», проехав полстраны с документами тверских омоновцев, высадился на Казанском вокзале. Они были при оружии, при полной милицейской экипировке, с взрывчаткой в вещмешках. Взрывчатка предназначалась для центра Москвы, и только благодаря Дзюбе она не рванула. Он с двумя курсантиками-связистами остановил шествующий строем взвод и потребовал предъявить документы. Террористы прошли уже десяток проверок — и на горячем Кавказе, и в относительно спокойном центре, потому документы предъявили без особого опасения. Что-то, какая-то мелочь, какая-то заковырка не понравилась Дзюбе в служебном предписании «командированных», а может, насторожило, что слишком уж заросшие были «тверичи». И еще, менты не возмутились, что документы у них проверяет военный патруль. Подозрительно. Но виду он не подал. Козырнув, вернул документы и, проводив омоновцев взглядом, послал одного курсантика проследить. Наверняка «менты» зайдут в туалет отлить, можно незаметно глянуть, не обрезан ли «корешок» у соседа по писсуару. Второго послал в линейный отдел к ментам, предупредить. Сам вытащил служебный мобильник.
Приняв сигнал Дзюбы, в комендатуре выругались: опять этот «долбанутый» паникует, но помощь выслали и милицию оповестили, порядок такой. А когда внесли в компьютер фотографии омоновцев, полученные с вокзальных камер слежения, за голову схватились, что ни рожа, то в федеральном розыске по целому букету статей. Их взяли почти без жертв. Правоверные «львы», наверное, очень удивились, когда стекла их «пазика» посыпались и под ногами стали рваться гранаты с усыпляющим газом.
