— Ну, знаешь ли! — вспыхнула Майя.
— Минутку! — Макаров сделал глоток из своей кружки. — Я, между прочим, никого не перебивал, а потому прошу меня выслушать молча.
— И стоя! — не утерпел Сима.
Субботин положил ему на плечо тяжелую руку и успокаивающе похлопал по спине, но тот уже не мог остановиться.
— Сняв шляпу!
Майя прыснула в ладошку и отвернулась. Саша невозмутимо отхлебнул еще глоток, а Михаил укоризненно посмотрел на Смолкина. Наконец все притихли.
— Если серьезно, я могу согласиться, что чувства всегда, в любом отдаленном будущем останутся привилегией человека, но ведь вопрос, какие чувства? Любовь? Да! Ревность? Нет! Дружба, участливость, сопереживание, нежность, теплота отношений наконец! То есть положительный комплекс! Вот ты, Майя, утверждаешь, что мы любим Шекспира потому, что часть тех чувств, которые были присущи его эпохе, сохранились в нас. Но ведь это уже ни в какие ворота не лезет! Неужели зависть, властолюбие, корыстолюбие, жадность, коварство, интриганство-то, против чего восстал еще Шекспир, присущи и нам в той же степени? Нет, конечно. Значит, определенный прогресс есть, даже за четыреста-пятьсот лет, а что может быть через несколько тысячелетий?
— Дорогой, не надо с меркой жизненной достоверности подходить к художественным произведениям. Шекспир, как и каждый художник, заострял действительность, да и жанр трагедии требовал жертв, потом стали писать драмы, и жертв стало значительно меньше. Если развитие общества пойдет по предсказанному тобой пути, то остается писать одни комедии или водевили!
— Вот и хорошо! В нормально организованном обществе вообще не должно быть драм.
— Но они есть! С детства я помню случай в нашем доме. Муж убил жену из ревности. И как! Задушил шарфом, почти как Отелло Дездемону. Дикость! — Майю всю передернуло от воспоминаний. — И все же это двадцать первый век. Вот тебе темная сила генетического наследия!
— Гены здесь ни при чем, — возразил Саша. — Просто попался девственно неразвитый тип. Бывают же флуктуации!
— Если бы! Во-первых, сколько я помню, это был очень интересный человек. Обычно он работал дома до глубокой ночи. Иногда он выходил по вечерам посидеть на скамейке, под липами. И сразу возле него собирались жильцы. Начинался любопытный разговор… Часто о космосе… Может быть, я ему обязана поступлением в Институт космонавтики. А во-вторых, говорили, что через день он должен был защитить докторскую.
— Тогда я не знаю, — честно признался Макаров. — И вообще, каждый человек — такая загадка…
Он помолчал. Неожиданно, неизвестно по какой ассоциации, вспомнились их странные отношения со Светланой. Он незаметно вздохнул.
— Ладно, я пошел к своим графикам. В них не меньше загадочного, чем в человеческой сущности, но они, по крайней мере, однозначны. Стоит найти ключ к одному, и раскроются остальные.
— К человеку тоже надо искать ключ…
— Не втягивай, нет настроения, — отмахнулся Саша.
— А я и не втягиваю, — улыбнулась Майя. — Просто тебе привет от Светланы.
— Да? — оживился Макаров. — А где она?
— В Аскании Новой. Изучает тамошний биоценоз.
— Майечка, я же геофизик! Нельзя ли попонятнее?
— Ну, Сашенька! Это же из школьной программы. Совокупность всего живущего. Растительный и животный мир, микробиологический комплекс…
— Я всегда недолюбливал биологию. Кстати, она же специализировалась как врач? Зачем ей этот твой биоценоз?
— Любая внеземная станция-тот же биоценоз, только окультуренный.
— Ладно. У тебя есть ее адрес?
— Естественно.
Саша записал адрес Светланы и, чтобы ему не помешали, отправился в кормовой отсек, где он занимался до обеда расшифровкой палеомагнитных диаграмм. Однако написать письмо ему не удалось: приехал Самсонов. Услышав шум машины, радостные восклицания, общий гомон, Макаров выглянул из отсека, увидел геолога, и его похвальные намерения мигом испарились.
— Аркадий Михайлович! Точку новую наметили?
— Наметил, но не дам. Отдыхайте пока. Иначе с меня профсоюз голову снимет за переработку.
— А кто будет знать? Мы же практиканты!
— Макаров, ты честный человек? Вопрос застал Сашу врасплох. Он слегка покраснел и сказал неуверенно:
— Думаю, что да.
— Я тоже, — отрезал геолог.
— Бедный Сашенька, — пожалела Гончарова. — У него сегодня черный день.
Просмотрев диаграммы магнитного каротажа последней скважины, геолог остался доволен: отмеченные перерывы в осадконакоплении хорошо согласовались с ранее полученными результатами, а количество инверсий давало достаточно четкое представление о протяженности во времени процессов формирования глинистых пачек и о полноте разреза. На большее нечего было и рассчитывать, но Макаров полагал, что можно сопоставлять разрезы в деталях, если получить ключ к расшифровке диаграмм. Несмотря на сходство, каждая из них отличалась полной индивидуальностью, и вот это было непонятно. Напрасно его убеждали Самсонов и Субботин, что все вполне естественно, поскольку магнитное поле на площади неоднородно, и если в настоящее время оно имеет множество аномалий, то почему их не должно быть в пределах измеряемого палеомагнитного поля?
— Миша, как ты не понимаешь? Естественно, что напряженность магнитного поля в каждой конкретной точке была разной, но ведь мы фиксируем изменения. Изменения, а не само поле! Это разные вещи Изменения определяются причинами глобального порядка и должны иметь одинаковый, точнее, идентичный характер. Еще более четко это должно проявляться на таких параметрах, как магнитное склонение и наклонение. Если бы найти причину неповторимости графиков, их можно было бы привести в единую систему. Мне бы найти хоть два одинаковых кусочка, и я бы разобрался. Вот ты геолог, Миша. Попробуй найти совершенно одинаковые части разрезов.
Субботин только пожал плечами. Найти то, о чем просил Макаров, — совершенно немыслимая вещь. Природа не повторяется, и, несмотря на кажущееся одинаковым чередование прослойков глин, они различны по мощности, по минералогическому составу, то есть вполне индивидуальны, как и графики, получаемые Сашей.
— Хорошо, — нехотя согласился он. — Давай попробуем. Только тебе придется бросить кустарщину и поставить все на более научную основу. Надо отстроить геологические разрезы на миллиметровке, увязать их и только после этого сопоставлять отдельные части твоих диаграмм. Я думаю, Аркадий Михайлович нам поможет.
— Обязательно, — подтвердил геолог. — Это прежде всего в моих интересах!
С этого дня каждая скважина тщательно и подробно описывалась Субботиным, потом они вместе с Сашей отстраивали геологический разрез и пытались по нему увязать палеомагнитные диаграммы, отчеркивая на них одинаковые, по мнению Субботина, части разреза. Самсонов проводил с ними почти все свободное время. Им помогали все свободные от вахты. Даже Галя часами просиживала над диаграммами, пытаясь найти на отчеркнутых частях однотипные рисунки графиков. Саша опробовал все варианты опознания на вычислительной машине, но все усилия были тщетны. Сима научился распознавать однотипные отложения по керну скважин, как заправский геолог, и щеголял названиями свит на зависть Макарову, который хотя и получил достаточную геологическую подготовку по геологическим дисциплинам как геофизик, на практике не мог отличить по керну одну дачку пород от другой с такой легкостью, как это делал Смолкин. Окончания каждой новой скважины все ожидали с нетерпением спринтера, готового сорваться с выстрелом стартового пистолета. Магнитный каротаж теперь повторяли пятикратно, и после Сашиного священнодействия на ЭВМ каждый старался первым выхватить обработанную диаграмму, надеясь, что именно ему удастся найти ключ к решению задачи, но рулоны палеомагнитных графиков росли, и постепенно интерес к ним стал падать. Первым отступился Сима. Скоро Макаров остался в одиночестве, но для него решение проблемы было вопросом профессионального престижа. Правда, иногда Галя, закончив свои дела, брала в руки лупу…
