— Какие полминуты? — оторопел Сервий. — Зачем?
Валерий не ответил.
* * *
Илай Бар-Лейб оттолкнулся от склона, рванулся, поднырнул под метнувшееся к нему копьё, коротко взмахнул мечом. Всадник с разрубленной наискось от плеча до пояса грудью повалился с коня. Илай крутанулся волчком, прыгнул к следующему. Время, казалось, замедлилось. Илай сделал выпад, острие клинка вошло под завязки шлема.
Маккавей бросился на землю, перекатился, вскочил на ноги. Третий всадник медленно, очень медленно разворачивал коня. Илай, сжав обеими ладонями рукоятку, занёс клинок. И… не успел.
Едва ползущая к нему, подрагивая, стрела вдруг ускорилась, со свистом рассекла воздух и ударила Илая в грудь. Другая вошла меж рёбер, третья пробила предплечье. Илай выронил меч, пошатнулся, упал на голени, затем повалился навзничь.
— Восемнадцать таких, как ты, — прохрипел он в лицо воину, заносившему над ним копьё. — Завоевателей. Я лично. Я и тебя бы тоже — не раздумывая.
Последние десять дней Алфубел наслаждался солнцем, какое бывает только в середине зимы на высоте свыше шести тысяч футов. Удивительное для тех, кто прежде считал его лишь бледной, равнодушной тарелкой, проглядывающей сквозь тяжёлый английский воздух, оно сияло в искрящейся синеве от рассвета до заката. По ночам же чистый безветренный мороз заставлял звёзды сверкать подобно бриллиантовой пыли. Перед Рождеством выпало достаточно снега для лыжников, а большой каток, который поливали по вечерам, каждое утро предоставлял свою свежую поверхность для скользящих трюков конькобежцев. Бридж и танцы помогали коротать большую часть ночей, и мне, впервые вкушающему радости зимнего Энгадина, здесь казалось, будто новое небо и новая земля светились, грелись и охлаждались специально ради таких, как я, кто оказался достаточно мудрым, чтобы уехать на отдых зимой.
Но идеальные условия нарушились: однажды днём солнце скрылось в тумане, а в долине поднялся северо-западный ветер, охлаждённый на ледяных склонах. Вскоре посыпал снег, сначала мелкими хлопьями, летящими почти горизонтально под морозным дыханием ветра, а затем крупными комьями лебяжьего пуха. В предыдущие две недели судьба наций, жизнь и смерть казались мне менее важными, чем выписывание лезвиями коньков на льду фигур определённых форм и размеров. Но теперь первостепенной задачей стало скорейшее возвращение в отель: разумнее было вернуться самому, чем замёрзнуть во время поисков укрытия.
Я отдыхал со своим двоюродным братом, профессором Ингрэмом, известным физиологом и альпинистом. В последние две недели он совершил пару примечательных восхождений, но в то утро он сказал, что по его приметам, сегодня не будет хорошей погоды. Поэтому вместо того чтобы попытаться взойти на Пиц-Пассуг, он стал выжидать, оправдаются ли его опасения. И вот теперь он сидел, положив ноги на горячую батарею, в холле превосходного отеля, с новейшими поступлениями английской почты. Среди них оказалась брошюра о результатах экспедиции на Эверест, которую он как раз закончил читать, когда я вошёл.
— Очень интересный отчёт, — сказал он, передавая её мне. — Они определённо добьются успеха в следующем году. Только кто знает, что могут скрывать эти последние шесть тысяч футов? Когда вы преодолели двадцать три тысячи, ещё шесть не кажутся большой величиной, но сегодня никому не известно, выдержит ли человеческое тело нагрузки на такой высоте. Она может повлиять не только на лёгкие и сердце, но и на мозг. Могут возникнуть безумные галлюцинации. Более того, если бы я не знал большего, то сказал бы, что однажды с альпинистами уже случалось подобное.
— И что же это было? — спросил я.
— Видишь ли, они считали, что обнаружили следы голых человеческих ступней на значительной высоте. На первый взгляд, кажется, будто это галлюцинация. Что может быть более естественным, чем то, что мозг, возбуждённый от такой высоты, воспринимает определённые знаки на снегу как отпечатки человеческих существ? Каждый орган напрягается до предела, чтобы функционировать, и мозг захватывает эти знаки и говорит: «Так, я в порядке, я делаю свою работу и воспринимаю эти знаки, и распознаю их как человеческие следы». Представь, что даже на такой высоте он не прекращает работать живо и энергично, так же, как и во сне. Умножь этот стимул, напряжение и возбуждённость, на три, и каким естественным тогда покажется то, что в нём зародятся иллюзии! Чем, в конце концов, является бред, нередко сопутствующий сильному возбуждению, если не попыткой мозга выполнять свою работу под давлением лихорадочных условий? Он так желает воспринимать, что воспринимает вещи, которых нет в природе!
— И всё же вы не думаете, что эти следы голых человеческих ступней были иллюзией, — заметил я. — Вы сказали, что сочли бы так, если бы не знали большего.
Он повернулся в своём кресле и на минуту выглянул в окно. Воздух заполонили густые снежные хлопья, несомые свистящим северо-западным ветром.
— Именно, — сказал он. — Вероятнее всего, эти человеческие следы были настоящими. По крайней мере, они принадлежали созданию, более родственному человеку, чем кто-либо ещё. Я говорю так, потому что мне известно об их существовании. Однажды я довольно близко видел создание, которое, скажем, могло оставить такие следы, — и уверяю, я не хотел бы видеть его ближе, несмотря на своё глубокое любопытство. Если бы снег не шёл так плотно, я бы показал то место, где это случилось.
Он указал в окно, где поперёк долины возвышался огромный Унгехейерхорн с высеченным на вершине утёсом, напоминающим гигантский рог носорога. Лишь по одной его стороне, насколько я знал, можно было осуществить подъём, да и то — лучшим альпинистам, на остальных же трёх бесконечные выступы и обрывы делали его неприступным. Он представлял собой отвесную скалу высотой в две тысячи футов, а под ним было ещё пять тысяч футов обрушившихся валунов, сплошь заросших лиственницей и соснами.
— На Унгехейерхорне? — спросил я.
— Да. Двадцать лет назад он был непокорённым, и я, как и многие другие, потратил много времени на поиск верного пути. Мы, бывало, проводили по три ночи подряд в хижине у ледника Блюмена и обхаживали его кругами. И наконец отыскали этот путь, хоть и не без доли везения, и несмотря на то, что с дальней стороны гора выглядит даже более неприступной, чем отсюда. Однажды мы нашли длинную косую расщелину, ведущую к проходимому выступу, и в ней оказался покатый ледяной кулуар, который можно было увидеть лишь подойдя к его подножию. Но не стоит вдаваться в подробности.
