- Вы не голодны? - спросила она, поколебавшись.
Пилот поспешно кивнул и ответил:
- Да, голод. Да.
Анжанет бросила сигарету сквозь энергетический занавес, и она, вспыхнув, упала наружу на песок обугленными останками. После этого Анжанет повернула переключатель маленькой печки и поставила на нее кастрюли.
- Сейчас я что-нибудь приготовлю, - сказала женщина, на что Ногуэра тупо кивнул.
Через полчаса на столе уже стояли тарелки и стаканы, рядом лежали вилки и ложки.
- Идемте, - пригласила Анжанет и села за стол.
Ногуэра осторожно встал с постели, повернулся и тяжело опустился на стул. Пока они ели, женщина наблюдала за каждым движением пилота, словно хотела собрать побольше фактов и быстрее разгадать загадку. Мужчина сидел на стуле, выпрямившись, и пользовался ложкой и вилкой хотя и умело, но медленно - словно эти жесты и движения были результатом двадцатилетней тренировки.
- Вам нравится еда? - внезапно спросила Анжанет.
Ногуэра испуганно выронил вилку и скривил лицо, как будто собирался снова заплакать, но потом нагнулся и поднял вилку.
- Есть хорошо, - произнес он глухо и нечетко.
Мужчина этот представлял для Анжанет все большую загадку. С одной стороны, в его движениях была уверенность взрослого человека, а с другой стороны, в некоторых вещах он был беспомощен, как ребенок. У него отсутствовала координация. Кроме того, Анжанет боялась смотреть в его карие глаза, потому что ей казалось, что взгляд их парализует ее. К этому присоединялся и второй фактор: воздействие Ногуэры как мужчины, которое было почти непреодолимо. Анжанет было двадцать восемь лет, но это не означало, что она могла оставаться спокойной, когда два человека вынуждены находиться рядом друг с другом в абсолютном одиночестве. Она старалась не показывать своей нервозности, которая захлестывала ее каждый раз, когда она думала об этом, и все же была глубоко обеспокоена.
Увидев, что тарелки и стаканы опустели, она убрала посуду.
- Вы хотите еще чего-нибудь поесть или выпить, мистер Ногуэра? спросила она, откинувшись назад, чтобы закурить сигарету. Зажигалка лежала в центре стола, но мужчина не сделал ни единого движения, чтобы передать ее ей, и женщина, незаметно пожав плечами, зажгла сигарету.
- Сыт, - спасибо, няня, - сказал Ногуэра и пристально посмотрел на нее.
- Вы устали? - спросила она.
- Я хочу спать, - ответил он.
Диалог, который они вели, напоминал Анжанет абсурдистскую пьесу или разговор пациентов сумасшедшего дома. Она кивнула.
- Послушайте, - заговорила она.- Во-первых, вы не должны называть меня няней - меня зовут Анжанет, во-вторых, теперь я буду обращаться к тебе на "ты", поскольку для тебя это, очевидно, не имеет никакой разницы, а в-третьих, ты можешь спать здесь. Я же переночую в спальном мешке в классной комнате. Ясно?
Он пристально уставился на нее, но ничего не сказал.
- Ты... меня понял?
- Я хочу спать! - ответил он, кивая.
- Боже мой! - в отчаянии сказала она, воздев глаза. - Что за чушь! Ты слабоумный?
- Ногуэра!
- Разумеется, - пробормотала она и встала.
Анжанет забрала из стенного шкафа спальный мешок, пенорезиновый матрасик, защитную сетку и положила все это на верхнюю ступеньку маленькой лестницы. Потом она указала на кровать и вполголоса произнесла:
- Здесь ты можешь спать!
Он кивнул, очевидно, на этот раз поняв. Она повернулась и сдвинула в сторону узкую дверь, за которой был виден белый санузел. - Здесь туалет, объяснила Анжанет. - Ясно?
-Ясно!
Она удовлетворенно кивнула и сказала:
- Спокойной ночи, Ногуэра. Выключатель света вон там.
Кнопка... проклятье! Ты, как пилот, можешь нажать кнопку, не так ли?
- Я хочу спать!
Он снова уставился на нее, и она заметила, что он о чем-то напряженно размышляет. Каковы эти мысли, Анжанет не могла угадать, несмотря на все свое знание психологии. Она вышла наружу и в задумчивости остановилась возле вагончика. Потом, обогнув классное помещение, она положила матрасик на песок между стеной и опорой, расправила спальный мешок и повесила сетку на крючки. В это мгновение она проклинала себя и педагогическое управление, которое не снабдило эти передвижные школы серийными передатчиками, а дало лишь аварийные сигнальные ракеты.
Это было решение! Она прошла в класс, выдвинула ящик и взяла ракеты, после чего открыла крышку трубы пусковой установки.
- Надеюсь, ее кто-нибудь увидит, - пробормотала она про себя и ударила своим маленьким кулачком по пусковой кнопке. Заряд взорвался, и огненный луч поднял ракету высоко в воздух. Она поднялась на полтора километра и разорвалась; вспыхнула далеко видимая красная молния, потом возник огненный шар, горевший секунду.
Пусковую установку покинула вторая ракета, и над пустыней взошло миниатюрное голубое солнце, погасшее ровно через восемь секунд.
Успокоившись еще больше, Анжанет спустилась к реке и разделась; напряжение от плавания дало выход скопившейся энергии и принесло разрядку. Когда женщина устало забралась в спальный мешок и закурила последнею сигарету, на небе показались звезды и бледная луна Техедора. Женщина заснула беспокойным сном, полным зловещего кошмара.
Но от необычного звука Анжанет внезапно проснулась.
После пяти часов сна - обычное время на космических кораблях - Ногуэра проснулся с точностью кварцевых часов. Он открыл глаза, обнаружив темноту, тишину и одиночество. Не было Лица. Не было Большой Игры.
Он пробормотал:
- С Волком несчетные мчатся чудовища: Билейтпра брат направляет их рать.
Внезапно он хихикнул. Те немногие мысли, которые могли возникнуть в пустом черепе, перевернулись, откатились в прошлое, задолго до начала большой Игры. Тогда тоже было пусто, как и сейчас. Так же, как и сейчас. И было только одно: робот-нянька. Она выглядела примерно так же, как и он сам, только кожа ее была белой, мягкой, а не жесткой, как у мужчины, с которым он играл. Мягкая нянька. И она была специально для него. Всегда. Она говорила с ним теплым, низким голосом, когда он плакал, всегда утешала, когда у него что-нибудь не ладилось. Теперь этого больше не было. Большая Игра закончилась... Он проиграл, и теперь у него все отберут. Ногуэра скорчился под легким, как перышко, одеялом, сунул голову под подушку и заплакал. Через некоторое время подушка стала мокрой.
- Няня? - жалобно позвал он. Никто не вошел, никто не ответил, никто не стал играть с ним, и внезапно он почувствовал себя покинутым. Но тут же был голос няни!.. Где? Внезапно у него заболела голова, и в нем проснулось незнакомое до этого чувство. Темный голос, словно удар по натянутой коже барабана, сказал ему, хотя и не очень четко, что это чувство было чувством власти и забвения, поиска защиты, тепла и утешающего голоса - чувство, которое было так же старо, как и само человечество.
