- Что бы ты хотел, безмолвный?
- После такой голодовки я даже не знаю... А что у тебя есть?
Она стала перечислять, и безмолвный (и я) соглашался на все: мы уставили блюдами ковер, подоконник, стол, а когда в спальне уже негде было ступить, спустились вниз и начали накрывать столы. Запасы у Мэгги оказались изрядные. За окнами была ночь, я попросил Мэгги, чтобы она открыла заведение, и распахнул дверь, и начал созывать гостей. В доме напротив кто-то выглянул в окно, и потом в меня бросили гнилой апельсин. Мэгги увела меня с улицы, говоря, что уже поздно и ликцы спят. Я понимал, что спят сейчас все, даже снайперы, даже их капитан, и мне хотелось их всех разбудить. Даже снайперов, даже их капитана...
- У тебя сильные глаза, - сказала Мэгги, когда мы вдвоем уселись за стол.
- Глаза не бывают сильными, - сказал я. - Просто одни умеют видеть, а другие нет.
- Что же ты видишь, безмолвный?
- Да простит меня моя Мэг, - сказал я, - но мне привиделся этот великолепный окорок. Окажите любезность, мадам, подайте-ка горчицу...
- Ты еще ни разу не улыбнулся, безмолвный, - задумчиво проговорила Мэгги.
- Это потому, что я еще должен вспомнить кое-что, хотя и знаю, что мне это вряд ли удастся...
- Ты говоришь об именах, которые не успел услышать?
Я отнес ее в спальню на руках. Дверь нашего дома до утра оставалась открытой, а утром Мэгги вышла проводить меня...
- Не уходи, безмолвный, - вдруг попросила она. - Все давно перевернулось. Тот человек наверняка сейчас возится на каком-нибудь картофельном поле. Или торгует кастрюлями.
Все давно перевернулось, - думал я, блуждая взглядом по улице и видя, как отпираются магазины, размахивают веерами газет мальчишки-разносчики, как с царственной неторопливостью вершат каждодневный объезд люди с молочными бидонами на мотороллерах. Выткнувшись в окно, бранятся спросонок разрумянившиеся хозяйки и где-то всплакнул младенец, - быть может, за этой дверью? или за той?.. Великому Безмолвию никогда не разгадать, о чем он плачет. Все перевернулось, Мэг, никто не ушел из города; все перевернулось раньше, чем я успел сосчитать пустыни нашей земли. Теперь каждый второй осилит распылить вселенную, даже если он и сам не ведает пока об этой своей одаренности. Зато всякому известен теперь секрет Великого Безмолвия: не там, так здесь, то в отдалении, то совсем рядом - где-то обязательно промелькнет плечистый парень, я промелькну, Мэг, человек-бомба, который хуже прокаженного и который знает, куда и зачем ему надо. И к тому, кто видел меня, за здорово живешь уже не подступиться, и никакими розовыми, зелеными, черными облучателями прошлого уже не вернуть. А на каждого второго уже поглядывает каждый первый и тоже кое-что соображает про себя...
- Может, останешься? - снова обозвалась Мэгги. - У нас найдется еще что-нибудь, кроме насыпи на заднем дворе.
- Я так и не спросил, что с твоим Кребом? Он сильно обгорел?
- Пустяки, а скулил всю ночь, ты разве не слышал? У него вот здесь наросли водянки... При чем тут он, безмолвный? Я прошу остаться тебя.
- А все-таки жалко Креба?
- Ну и что? - созналась она.
- Он славный парень, - сказал я. - Сделай ему компресс, ладно.
- Скоро я начну ненавидеть тебя, безмолвный!
Я потерял умение угадывать мысли другого человека, но я научился распознавать значение произнесенных слов. Побольше бы мне такой ненависти, Мэгги... Мы проходили мимо дома, где квартировал снайперский отряд. Они устроили себе уличный завтрак, - человек пятнадцать сидели, как это принято у забастовщиков, прямо на мостовой; перед ними пестрели тарелки с бутербродами, в больших чашках остывал кофе. Снайперы, похоже, были довольны новым уставом, хотя и нервничали немного. Им было невдомек, как у них сложится дальше. Они смотрели на нас - на меня и мою Мэгги, которая не боялась держать под руку человека-бомбу и вообще ничего не боялась. Даже ненавидеть того, кто забрал у нее прежнее имя.
- Я все-таки пойду, Мэг, - сказал я. - Мне бы только убедится насчет этой картошки.
- Тогда воспользуйся автостопом, - сдержано посоветовала она. - Так будет быстрее. Но никому не хвастайся своим динамитом, еще не все успели привыкнуть.
- А потом мы вместе проведаем Нэга...
Она не ответила, я улыбнулся и обнял ее. Снайперы все как один наблюдали за нами, прищурившись. Солнце и табачный дым слепили парней, но парни видели, кто идет мимо них к северной городской заставе. Винтовки, составленные в пирамиду, целились глушителями в недосягаемое небо, а дальше, метрах в пятидесяти от своего отряда, присев на корточки, покуривал командир. Он ухмылялся мне, как старому знакомому, быть может, размечтавшись о том, чтобы я напоследок выдал ему безмолвного снайпера.
- Что ты так хохочешь? - забеспокоилась Мэгги. - Эй, Липи, да угомонись ты!
А я хохотал во всю глотку, и это было со мной впервые. Угомониться я не мог еще долго, потому что вдруг понял, зачем капитан не сидит со своими людьми. Нет, Мэгги, что ни говори, а этот заморыш - самый шальной вояка из всех, какие были, есть и будут на нашей земле. Ведь он, вообрази-ка себе, - он решил, что полсотни шагов между ним и человеком-бомбой - расстояние достаточно безопасное!..
