Валентина прижалась к отцу и обхватила руками его ногу.
— Мой папа готов сражаться! — заявила она. — Ведь он тоже Герой!
Она не преувеличивала. Гаральд тоже участвовал в Революции и даже был награжден какой-то медалью. Иногда, когда дома никого не было, Валентина потихоньку доставала родительские награды и разглядывала яркие многоцветные ленточки и затейливые надписи, сделанные крошечными выпуклыми буковками на блестящих бронзовых кружочках.
Женщина из городского комитета обороны бросила на папу многозначительный взгляд, который, казалось, говорил: «Стыдно вам отказываться! Ребенок — и тот понимает!..». Валентина, таким образом, как бы сделалась союзницей толстой женщины, но никаких угрызений совести по этому поводу не испытывала. Ведь у Лизы воевали и папа, и мама; почему же у нее должно быть по-другому?
Ее отец тяжело вздохнул.
— Я должен оставить записку жене, — сказал он, сдаваясь. Только теперь Валентина поняла, что впервые в жизни будет предоставлена самой себе, и мысль об этом наполнила ее нетерпением и восторгом.
* * *
Еще через сутки — ровно через пятнадцать дней после начала осады — домой вернулась мама, и в тот же день Город пришел за Валентиной.
Мама казалась угрюмой и подавленной, а лицо ее почернело от нечеловеческой усталости. Кроме того, передвигаясь по кухне, чтобы приготовить детям овсяные хлопья с сухофруктами на воде (все молоко в выключенном холодильнике испортилось), она слегка приволакивала ногу. Тровер, сидя на полу, с любопытством поглядывал на нее, словно не узнавая, но когда один раз он попался ей на пути, мать рявкнула на малыша — дескать, не путайся под ногами и садись за стол. Тровер завопил (Господи, как же этот противный мальчишка умел орать!), но в его криках слышалось чуть ли не облегчение — наконец-то он признал в этой незнакомой тете родную мать.
Он кричал и кричал, и в конце концов мама и Валентина сели за стол вдвоем.
— Где отец? — спросила мама.
— Он сказал — они копают вокруг Города рвы и траншеи, строят, как их… блиндажи. Вчера они занимались этим целый день.
Глаза матери чуть заметно блеснули.
— Это хорошо. Нам очень нужны траншеи и надежные блиндажи. Сначала мы укрепим Город, а потом прокопаем ходы до самых вражеских позиций, чтобы незаметно приближаться и наносить удары. Мы будем убивать их и отходить, пока они не опомнились! — сказала она, очевидно, позабыв, что никогда раньше не разговаривала с Валентиной, как со взрослой. Впрочем, теперь изменилось многое, и не только это.
Именно в этот момент в дверь постучали, и мама пошла открывать. То была уже знакомая Валентине толстая женщина из городского комитета обороны.
— Нам нужна ваша девочка, — начала она, слегка отдышавшись.
— Нет, — твердо ответила мама. Ее голос звучал невыразительно, но твердо, так что каждому было ясно: никаких возражений она не потерпит. Подобный тон она усвоила еще в детстве, когда управлялась со своими девятью братьями, дядьями Валентины, которых разметало теперь по всему свету. Во время Революции мама командовала целым эскадроном, и никто никогда не осмеливался ей перечить.
Валентина, во всяком случае, не сомневалась, что ни один человек в мире не сможет переспорить ее маму.
— Что значит — «нет»?… — удивилась женщина из комитета обороны. — Ни о каких «нет» не может идти речи, товарищ!
Мама резко выпрямилась.
— Мой муж копает оборонительные рвы. Я сражаюсь. Моя дочь присматривает за младшим братом. По-моему, наша семья вносит достаточный вклад в дело обороны Города.
Женщина покачала головой.
— Водопровод работает плохо, а во многих домах — и в вашем, кстати, тоже — остались пожилые люди, которым не под силу спускаться во дворы и качать воду из колонки, а потом подниматься с ведрами на свои этажи. Им нужно носить воду, и мы решили, что эту важную работу можно поручить детям и подросткам. Ваша девочка уже достаточно взрослая и достаточно сильная — она справится. Что касается младшего мальчика, то вы можете отдать его в ясли, которые открылись в подвале вашего дома. Там ему будет хорошо.
— Нет, — снова сказала мама. — Прошу меня извинить, товарищ, но я решительно возражаю…
Женщина ушла, а мама снова села за стол и, не прибавив больше ни слова, принялась за водяную овсянку. Но четверть часа спустя в дверь снова постучали. Женщина из городского комитета обороны привела с собой старого Героя Революции, одноглазого и однорукого. Поздоровавшись, он назвал маму по имени, и та ответила ему четким военным салютом. Потом Герой шепнул ей на ухо несколько слов, и мама, кивнув, снова отдала честь. Потом Герой и толстая женщина ушли.
— Завтра начнешь носить воду, — сказала Валентине мать.
Валентина не возражала. Для нее это была возможность выбраться из квартиры. Одного дня, проведенного с капризным братцем, оказалось достаточно, чтобы убедить ее: самая тяжелая и неблагодарная работа стократ лучше, чем нянчиться с этим крикуном.
Носить воду Валентина начала с самого утра. Она думала, что будет ходить по этажам с коромыслом на плечах, как это нарисовано в школьном учебнике, но вместо коромысла с ведрами ей выдали костюм-пузырь, который наполнялся водой из пожарного шланга. Костюм довольно удачно распределял вес по всему телу, благодаря чему Валентина могла переносить столько воды, сколько весила сама. На лестницах и в подъездах она встречала других детей, одетых в такие же, как у нее, раздутые костюмы-водоносы. Хлюпая и булькая при каждом шаге, они поднимались в квартиры одиноких пожилых людей, где стоял какой-то странный запах, тревоживший Валентину. Впрочем, старики и старухи, которым она приносила воду, встречали ее приветливыми улыбками, трепали по щеке или по плечу, а потом подставляли под сливной кран банки и кастрюли.
Несмотря на замечательные свойства костюмов, работа эта оказалась изматывающе тяжелой, так что уже к полудню Валентина выбилась из сил и перестала обмениваться с другими детьми хотя бы одним-двумя словами. Да и старики, которым она носила воду во второй половине дня, были гораздо менее любезны — ведь им пришлось просидеть весь день одним, страдая от одиночества, жажды и тревоги. Они уже не улыбались Валентине; напротив, разговаривали с ней довольно резко, и ни один не сказал ей даже «спасибо».
Когда поздно вечером Валентина зашла в ясли за Тровером, он раскапризничался и потребовал, чтобы она взяла его на ручки и отнесла домой. Эта просьба так рассердила Валентину, что она чуть не спихнула братца с лестницы. Но, поглядев на лицо Тровера, увидела у него под глазом свежий синяк. Щеки и руки малыша были грязными и липкими, и девочка поняла: у него сегодня тоже был нелегкий день.
