Под этим заградительным огнем Престин вернулся в состояние спокойной рациональности. Если бы Фритси не исчезла, и если бы он своими глазами не видел Трага — ведь не придумал же он это, в самом деле? — он бы не поверил ни сову из этой мешанины из измерений и сокровищ, которую он тут услышал. Но они воспринимали это так прозаично — никаких великих драм, героики или истерии. Это были три человека, спокойно выполняющих свою работу и делающих в ней успехи. Это заставило его спросить:
— Где вы втянулись во все это?
— Мы поначалу думали, что Монтеварчи нормальный человек, как все. Но это не так. Она очень долго водила нас вокруг пальца; потом мы все узнали о ней — и о том, что она делала. — Маклин замолчал и с минуту сидел с серым лицом, похожим на гранит, отколотый из каменоломни, и сдерживал под внешней холодностью жгучую ненависть.
— Что?.. — начал Престин.
— Подожди, Боб. — Марджи говорила остро и с силой, но сочувствуя, без злобы.
— Я в порядке, Марджи, не волнуйся, — сказал Маклин. — Молодой Майк это всегда приходит мне на ум в таких случаях — черт, девушка, ты и он это…
— Мы найдем его, — быстро сказала она. — А вот и кафе или ресторанчик или что-то в этом роде. Ты должен выпить кофе, Дэйв. Это безусловно.
— Слушай, Боб. — Маклин повернулся и положил ладонь на руку Престина, нагнувшись над спинкой сиденья. — Майк — это мой сын. Вся история, в двух словах, в том, что он был лучшим, честнейшим, отличным парнем — так или иначе, он в руках у Монтеварчи. Он и многие другие в рабстве в Айруниуме, да, у нее в рабстве. Вот почему она остается богатой. Здесь она швыряется деньгами. А Майк и другие работают, чтобы их стало еще больше…
— Кофе, — сказала Марджи громко и весело, свернув с дороги. Они поднялись по бетонному уклону и въехали на стоянку. Престин не смотрел по сторонам, с тех пор как Маклин начал рассказывать о своем сыне Майке.
— Скажите мне, — спросил он, когда Марджи выключила мотор. — Почему мы направляемся в Фоджию? Я имел ввиду, мы спасаемся от последствий того, что случилось в Риме, но зачем бежать в Фоджию?
— Парень там, которого я знаю, по имени Герштейн, он знает столько об измерениях, как никто из тех, кто никогда туда не переносился. Он потерял своего сына во время войны — Пятнадцатая авиачасть, В-17 — и мы сотрудничали. Когда он услышит о том, что ты послал Фритси, он…
— Это неправда! Вы не можете знать, что это я — Я ее послал!
— Как она в таком случае могла исчезнуть? — Маклин открыл дверь машины. Он обернулся и сердито посмотрел на Престина. — До нас доходили слухи, истории о других людях, находивших ключик измерениям. Был такой человек, которого звали Крейн, англичанин, у него была карта — но он не будет даже разговаривать об этом.
— Вы говорили, — сказал Престин, выбираясь вслед за Алеком с другой стороны, — вы говорили, что это возможно. Это значит, что должен быть какой-то другой путь…
— Разумеется. Но в данном случае это не действует. Парень по имени Алан Уоткинс придумал формулу для пересечения измерений. К сожалению, они обнаружили, что должны определять новую формулу для каждого измерения, в той или иной степени. Это мне рассказал парень по имени Фил Брэндон. Он сказал, что обладает большей информацией, но не вправе разглашать ее. Нет, Боб. Мы на правильном пути.
Они пошли к ресторану, четыре человека, связанные трагикомическим шатанием между мирами, один из них все еще с трудом в это верящий и прикладывающий усилия, чтобы принять то, что было очевидным для его собственных чувств. Престин сказал:
— Все эти красные кресты. Вы не можете знать, что все они — это узловые точки. Должна быть другая система, кроме меня, или другие, которые, как вы утверждаете, подобны мне. Должны быть!
— Возможно. — Маклин открыл дверь, чтобы войти. — Одну вещь сказал мне этот парень, Фил Брэндон, которая запомнилась мне. «Берегись Порвона.» — сказал он. Порвон. Он сказал это испуганным, хриплым голосом. Порвон. Гораздо хуже, чем Траги.
Они вошли, прекратив разговор, нашли столик и сели. Алек, облизав губы, сказал:
— Я предвкушаю все, что есть в меню, плюс все приправы. Я — как они говорят — голодный.
Престин вновь осознал, насколько он сам проголодался. Марджи спросила толстого, улыбающегося хозяина, есть ли у него ризотто с грибами и шафраном, и дала ему пятнадцать минут на то, чтобы добавить грибы и шафран, щепотку за щепоткой. Престин последовал ее примеру. Алек заказал блюдо, налитое пастой насыщенного цвета со специями, а Маклин, воздерживаясь, только немного сига и цветной капусты, с генуэзским рыбным соусом.
Когда они поели, Престин, во всяком случае, почувствовал, что насытился.
— Я поведу машину, если ты не против, Марджи, — предложил Алек, кладя свой пустой стакан набок, когда Маклин предложил еще раз наполнить его превосходным местным вином «Везувиана».
— Я трезва, как окружной судья по понедельникам, — сказала Марджи без обиды в голосе. — И я не устала. И я предпочитаю сама вести машину. И я не…
— Ты выполнила, — прервал ее Алек, настаивая, — свою задачу.
Толстая и улыбающаяся жена толстого и улыбающегося хозяина принесла хороший кофе, не эспрессо, с пенкой, кружащейся, как галактика, в его насыщенном коричневом цвете. Престин уже почти вообразил, что за последние двадцать четыре часа не произошло ничего катастрофического. Эта короткая интерлюдия в выбеленном, заставленном цветами маленьком ресторанчике, с маленькими, дружескими шумами, вползающими в окно, хорошая пища внутри, вино и кофе — он развалился в кресле, размышляя — вот какой должна быть жизнь.
Из окна послышался жужжащий звук. На голубом небе не было ни одной тучи, а в целом на юге Италии ожидалось жаркое лето. Во время еды они вели несвязный разговор об измерениях; однако, хозяин немного говорил на чикагском английском, и им приходилось быть осторожными.
Жужжащий звук усилился.
— Еще кофе?
— Нет, спасибо, Марджи. — Алек повернул свое грубое лицо к окну.
— Ладно, нам пора двигаться. Монтеварчи, наверное, уже нашла себе другую машину. — Маклин встал.
Жужжащий звук перешел в регулярные колеблющиеся удары. Алек встал, прислушиваясь.
— Вертолет, — сказал он, отодвинув стул Марджи, когда она встала.
После того, как Маклин расплатился, остановив инстинктивное движение Престина, потянувшегося за бумажником, все четверо вышли наружу. Солнце славно сияло, голубизна солнца обещала перейти в парящую бледность после обеда, и дорога плавилась от жары. Над ней кружил вертолет.
— Я полагаю?.. — сказала Марджи, нерешительно подняв руку к губам.
