И тогда я встал. Вот уж чего терпеть не мог, так это выпячиваться, а тут встал и, оглядев всех вокруг, сказал громко, на весь зал:
— За дружбу между народами! — Тут же обругал себя, что не нашел пооригинальнее слов, но почему-то не устыдился, а еще и добавил: — Все мы — одна семья!..
Вокруг что-то говорили высокое и хорошее, и мне не было неловко от этого всеобщего внимания, наоборот, было легко и радостно, как бывает в кругу близких, которых любишь и которым до конца доверяешь.
— А теперь, — сказал Алазян, обращаясь ко мне, — я представлю еще одно доказательство того, что у армян и русских — единая прародина.
Он вдруг засобирался, мы вышли, сели в машину и поехали. Дорогой они все трое заговорщически посматривали на меня и молчали. Что они задумали, чем еще собирались огорошить? Об этом следовало спросить, но я не спрашивал: видел по лицам, — все равно не скажут.
Скоро замельтешили окраинные дома Еревана. Почему-то стремительно, словно за нами гнались, машина пронеслась по широким и узким улицам, визжа колесами на крутых поворотах, и резко затормозила у какого-то старинного здания. Тетросян, посожалев, что должен ехать выполнять поручение археолога Арзуманяна, остался в машине. Алазян с каким-то нервным возбуждением взбежал на высокие ступени подъезда, оглянулся, торопя меня взглядом.
Мы вошли в ярко освещенный холл. Здесь стоял огромный макет знаменитого древнего храма Гарни, и я подумал, что, должно быть, это музей. Потом Алазян провел меня в небольшую комнату, уставленную по стенам человеческими черепами, и я решил: это нечто вроде анатомички. В следующей комнате сидел за столом невысокий крепыш — знакомый мне профессор Загарян. Он встал навстречу, решительный, с засученными рукавами, и я увидел блеснувший в его руке нож. Тотчас вспомнились кровожадные сказки, почему-то называвшиеся детскими, вроде "Синей бороды". Да и как было не вспомнить, когда на стенах висели муляжи рук и ног, частей человеческого лица.
— Привел? — заулыбался Загарян.
— Привел. — Алазян был необычно оживлен.
— Тогда начнем. У меня все готово.
— Вы что тут, людей расчленяете? — спросил я.
— Не столько расчленяем, сколько собираем, — сказал Загарян и, крутнув ножом, положил его на стол. И только тут я заметил, что нож совсем не острый и вымазан в глине. Загарян повернулся к столу, на котором стояло что-то укутанное белой тканью, начал распутывать концы. Он осторожно снял полотно, и я увидел бюст человека, странно похожего на кого-то.
— Не узнаете? — спросил Алазян, заглядывая мне в лицо.
И тут я узнал… самого себя. Это было слишком. Ну будь я киноактером или там знаменитым футболистом, а то шапочное знакомство и уже скульптурный портрет. В честь чего?
— Ни к чему это, — сказал я.
— Значит, узнал, — обрадовался Алазян. — Не правда ли — похож?
— Похож-то похож, только зачем?..
— Значит, вы подтверждаете, что похож?
— А что, есть кто-то другой такой?
— Был. Жил здесь в Армении. Две с половиной тысячи лет назад.
— Вот этот?
— Этот самый. Недавно раскопали захоронение.
— Богатое захоронение, — подсказал Загарян.
— Очень богатое, можно сказать, царское.
Я был ошеломлен, я не знал, что сказать, стоял и смотрел на скульптурное изображение человека, жившего так давно и как две капли воды похожего на меня. О таких совпадениях я даже и не слыхивал никогда. Каждый человек неповторим — об этом мы знаем со школьной скамьи, и вдруг выясняется, что могут быть и повторы. А может, они не так уж и редки, эти повторы? Наверняка часты. Если бы имелись изображения многих миллиардов людей, живших в разные эпохи и ныне живущих, то разве среди такого числа нельзя найти похожих?
— Откуда вам известно, что он выглядел именно так? — придя в себя, спросил я.
— Есть метод профессора Герасимова. Слышали? Восстановление лица по черепу. Это дело проверенное, можете не сомневаться, — так он и выглядел при жизни.
— А что о нем известно?
— Предположительно, это и есть один из царей, носивших имя Руса. Славянский тип лица, царская гробница, время захоронения — все совпадает. Это ли не подтверждение моей гипотезы о проторусских и Армении?!
— Значит, царь случайно на меня похож?..
— Вы, вы на царя похожи! — заорал Алазян так, словно я был в чем-то виноват. — И не случайно, а закономерно. Вы — его потомок.
"А почему бы и нет? — подумалось горделиво. — Недаром же меня все время тянуло в горы". Теперь стало понятно внимание к моей персоне. Как же — потомок царя! Доведись узнать, что где-то живет, к примеру, потомок Александра Македонского, кто бы не побежал глядеть? Я вспомнил пристальные взгляды, обращенные на меня, страх и любопытство в глазах Ануш. И вдруг похолодел: значит, был ей просто любопытен? Значит, ей льстило лишь знакомство с потомком царя, некогда правившего в Армении? Значит, сам лично я ей безразличен?!.
Мне сразу стало скучно. Я вдруг заметил и запыленные окна, и тусклый свет в этой мастерской, наполненной черепами. Даже почудился трупный запах, и нестерпимо захотелось на воздух. Видно, я не сумел скрыть свое состояние, может, и вовсе побледнел, потому что Алазян неожиданно взял меня за руку и повел к выходу.
На улице все так же бегали автомобили и шумели деревья молодой листвой, и солнце светило, исчерчивая дорогу белыми полосами, но во всем этом я уже не видел ничего необычного. Я думал, что в Москве в эту пору ничуть не хуже, чем в Ереване, даже, может, и лучше, поскольку там все знакомое.
— Домой надо лететь, — сказал я устало.
— Как это лететь?! — вскинулся Алазян.
— Гипотеза подтверждена, чего еще? А дома дел невпроворот, шеф просил не задерживаться.
Алазян минуту ошалело смотрел на меня, потом успокаивающе похлопал по руке, сказал каким-то совсем другим, не своим голосом, ласково и проникновенно:
— Постойте тут минуту, постойте, я сейчас.
Он убежал, а я машинально сошел на тротуар и медленно побрел по улице. Мне хотелось только одного: поскорей убраться отсюда, и с этой улицы, и из этого города. Надо было решительно рвать, иначе расслаблюсь в напрасных надеждах, сам себе опротивею. Я задыхался от горечи, от разжигаемой злобы на самого себя, от обезволивающей тоски. Увидел в скверике пустую скамейку, сел и закрыл глаза, стараясь справиться с собой.
— Зря вы это, — сказал кто-то рядом.
Я вздрогнул, таким неожиданным был этот голос. На другом конце скамьи сидел человек примерно моего возраста, похожий на кого-то, хорошо мне знакомого. "Господи, опять похожий! Чертовщина в этом Ереване — сплошь знакомые". Я отвернулся, ища глазами пустую скамью, куда можно было бы пересесть.
