По логике вещей, сброс массы должен был сопровождаться взрывными процессами, если и не внутри звезды, то по крайней мере на ее поверхности.
К удивлению, этого не происходило. Более того, невысокая светимость Тибертиса в этот период еще больше падала. Если расход массы еще можно было списать на переход вещества в излучение, то откуда это вещество впоследствии появлялось снова? Теоретики драли друг другу холки, но прийти к единому мнению не могли.
После того как стало ясно, что тема «гравитационных качелей» представляет стратегический интерес, Совет снарядил в эту область пространства экспедицию. Аине в ней тоже определили место. Кстати, это был один из редких случаев, когда миссию продлили на целый год.
Первый сюрприз ожидал аллонавтов сразу же после деконтаминации. Тибертис готовился к очередному «облегчению». Межпланетный вакуум «парил». Пустота извергала потоки безмассовых частиц, отчего казалось, что окружающее звезду пространство буквально кишит белесоватыми искорками-сполохами. Что это было? Ненулевые флуктуации вакуума? Особые формы квантонов? Эффект приливных сил звезды? Или что-то другое?..
Второй подарок преподнес уже сам Тибертис. В результате оттока гравитации, а это случилось вскоре после того, как исинт рассчитал для аллоскафа безопасную орбиту, верхний слой звездной плазмы был буквально содран центробежными силами и выброшен в периферическую область солярной вязи. Фактически произошел взрыв типа сброса оболочки «новой». Но, удивительное дело! Продукты взрыва, вместо того чтобы рассеяться, еще на подступах к внешней границе системы были поглощены «квантонным полем» — тем самым, с проявлением которого разведчики столкнулись с первых же минут. Случилось так, что колоссальнейшую энергию взрыва деактивировала практически неосязаемая «ткань» из какого-то, особой сложности энергоемкого материала. Впоследствии, когда звезда пришла в норму, аллонавты попробовали воздействовать на это, окутывающее Тибертис «поле» энергетическими уколами. Эффект оказался более чем странным. В одних случаях разряды беспрепятственно уходили в межзвездную даль, в других же «квантонное одеяло» гасило их, причем по принципу обратной экспоненты: чем мощнее был разряд, тем быстрей он нейтрализовался. Особое впечатление произвел случай, когда лазерный импульс, вобравший в заряд предел мощности аллоскафа — а значит, по плотности энергии имитирующий взрыв галактического ядра — завяз на подступах к орбите ближней планеты…
На исследование этого феномена ушло около двух лет. В конце концов выяснилось: среди продуктов подобного рода вакуумных извержений были такие, ничтожнейшая примесь которых коренным образом меняла свойства содержащейся в пространстве материи.
В случае с Тибертисом такие латентно-интерактивные «добавки» придали эфиру свойства поглотителя энергии. В других случаях, возможно, наблюдались бы другие эффекты. Какие?.. Ответа на этот вопрос не было. Не знали космогонисты и то, как звезда после эмиссии снова набирала массу. Наиболее изощренные умы, для которых образование «песка» из вакуума представляется как нечто само собой разумеющееся, предположили, что в континуальном полиформате возможен такой сдвиг мегаобстоятельств, при котором происходит рождение вещества, причем в неограниченном количестве, из обертонов мюонного или микролептонного поля.
На этом, пожалуй, и можно было бы завершить экскурс в прошлое Аины. Но вышло так, что материалы той экспедиции послужили дополнительным толчком в развитии одного из специфических разделов физхимии. Исследование микродобавок чего угодно к чему угодно, включая как меру, так и состояние будь то вещества, воздействия или зависимости, проводилось не один десяток лет. Как ей было известно, Гексумвират уже располагал веществами, одной или нескольких молекул которых было достаточно, чтобы развить цепь. И что характерно, чем больше материи могло быть вовлечено в такого рода реакции, тем интенсивней шел бы процесс. Состав таких «смесей», если удавалось подобрать соразмерные пропорции составляющих, хранился в глубочайшей тайне. Почему?.. Теоретически этим методом можно было вызвать преобразования материи в неограниченных масштабах, а значит и распространить их на космологические расстояния. В принципе, даже существующий мир мог коренным образом реорганизоваться, пережить деатомизацию, превратиться в другой мир или просто исчезнуть. К счастью, вероятность того, что универсум возможно уничтожить таким способом была исчезающе мала, а мегауровневые разработки в этом направлении вряд ли когда дорастут до экспериментального фазиса… Но сумей вдруг экстремисты проникнуть в святая святых Гексумвирата — многое во внеземелье могло бы выглядеть иначе…
Мысль о том, чтобы отыскать на Геонисе что-нибудь такое… латентно-интерактивное… появилась у Аины сразу же после первых опытов с штамм-культурами. Впоследствии она неоднократно пыталась поговорить на эту тему с биологом, но Грита отмахивалась, ссылаясь на неудачи Астьера и Снарта, пытавшихся доказать то же самое путем постановки крупномасштабных экспериментов.
— Если нет успеха в малом, — говорила Грита, — зачем браться за большое, не зная что собственно надо активировать, а от чего избавляться?
С ее мнением трудно было не согласиться. Но Аина все-таки думала по-другому. Тогда на Тибертисе они если чего и достигли, то лишь благодаря статистическому методу обработки информации. Подтверждением тому служил хотя бы такой наглядный пример: чтобы поймать одно нейтрино, надо пропустить через сцинтиллятор поток из миллиардов частиц. Так и здесь. Если Геонис генерирует какие-то витакинетические процессы и они в принципе могут быть зарегистрированы, то остальное — дело техники. Надо либо поднять порог чувствительности приборов (правда, сделать это в автономных условиях не представлялось возможным), либо каким-то образом повысить эобионтный статус. Что для этого надо? Мощный катализатор. Или затравка, как это было на Тибертисе. А чтобы увеличить вероятность поимки таящихся на планете протовитов, работу надо проводить по максимуму. Статистика еще никогда ее не подводила. И если Геонис превратить в лабораторный титратор, то что-нибудь да получится. А там видно будет…
Далее ее мысли скорей всего выстроились в следующей последовательности (по крайней мере, Шлейсер подумал бы именно так). Что должен представлять собой хранитель и переносчик эобионтного поля? Если не выходит с углеродом, надо попробовать на эту роль азот — главную после углерода составляющую органической жизни. Чего-чего, а этого добра в атмосфере хватает. Его много в свободном виде. Есть аммиак, и даже следы синильной кислоты. По ее замыслу именно аммиак должен был сыграть роль «индикатора» на протобионты, пусть даже больше напоминающих не живые организмы, а некую предживую химическую субстанцию. В случае развития реакционного процесса могут образоваться аминокислоты. Из цепочек соединений, содержащих аминокислоты, построены белки органических систем. Остается добавить в этот «суп» немного фосфора. И вот — готовы нуклеотиды. А уже с их участием, чтобы ожить, местным протобионтам ничего больше не останется, кроме как соединиться в нуклеиновую кислоту: если и не ДНК, то по крайней мере в РНК, считающуюся прародительницей всего живого. Такую гетероструктуру вне всяких сомнений засекут витадетекторы, осцилляторы и рефусы «Ясона», а биоумножители усилят эффект зародившегося абиогенеза.
