Зеб вынужден был признать, что эта женщина оказалась лучше, чем он рассчитывал. Она расчистила им путь, задержав имперских офицеров. Возможно, она втайне надеялась на вознаграждение, но у нее было на это право.
— Надеюсь, я смогу справиться червячным кораблем, — сказал Зеб.
— Я тоже, — вставила Фирна.
— Наши инструкторы самые лучшие, — сказала Виссиан, хмуря брови. — Я надеюсь, вас не беспокоит то, что червь дикий?
— Это вполне надежно, — сказал он.
Им предстояло лететь в узком цилиндре, Фирна выступала в роли второго пилота. Разделение обязанностей оказалось единственным способом выйти на уровень относительной компетентности.
— Я думаю, это будет волнующее путешествие, но не могу не восхищаться храбростью вас обеих.
— Выбор у нас невелик, — сказала Фирна. Она лукавила. Еще день, и офицеры Адмирала взяли бы Зеба и Фирну под арест, а затем умертвили.
— Но лететь в маленьком кораблике, похожем на карандаш. Такое примитивное средство передвижения!
— Хм, пора идти, — сказал Зеб, напряженно улыбаясь. Она опять испытывала его терпение.
— Я согласна с Императором. Любая технология, не использующая магию, недостаточно прогрессивна.
Зеб почувствовал, что в животе у него что-то трепещет от страха. «Вы попали в самую точку».
Он постарался забыть о неприятном разговоре.
Четыре часа спустя, сближаясь на большой скорости с большим комплексом червячных ходов, он понял, что она имела в виду.
Зеб сказал Фирне по переговорному устройству: «Во время одного из моих университетских курсов — кажется, это была нелинейная философия — профессор сказал нечто такое, чего я не могу забыть до сих пор. «Все идеи о существовании бледнеют перед фактом существования». Чертовски верно».
— Азимут ноль шесть девять пять, — жестко ответила она. — Никаких посторонних разговоров.
— Здесь нет ничего постороннего… кроме пасти этого дикого червя.
Дикий червь был искрящейся точкой вибрирующего пространственного возмущения. Он ярким пятном вращался вокруг пасти основного червя.
Имперские корабли патрулировали основного червя, игнорируя дикого. Теперь оставалось ждать большого транспорта, чтобы проскочить мимо имперских патрульных.
Галактика была, если разобраться, хаосом обломков, закручивающихся на дне гравитационной ямы космоса. Черви делали ее проходимой.
Далеко внизу планета сверкала своей пышной красотой.
На границе терминатора долины бесповоротно соскальзывали во тьму, в то время как цепи снежных вершин продолжали белеть. Поздним вечером, в зоне терминатора, но вблизи его границ, горные пики горели ярко-оранжевым огнем, словно живые угли. Горные вершины прокалывали облачные покровы, высовывая свои кряжи, словно кильватеры. Тропические бури, освещаемые вспышками ночных молний, напоминали распускающиеся бутоны белых роз.
Не менее впечатляли и человеческие творения. Средоточия огней обозначали ночные города, опутанные паутиной шоссейных дорог. Сердце Зеба преисполнилось гордости при виде достижений человечества. Здесь рука его имперских сограждан все еще продолжала украшать смелым узором кору планеты. Они создали искусственные моря и эллиптические водные бассейны, огромные квадратные массивы возделываемых полей, в безупречном порядке проступающих на некогда девственных землях.
— Как красиво, — прошептал он. — И мы бежим отсюда, спасая свои жизни.
Фирна засопела. «Ты теряешь вкус к политике».
— У тебя в душе не осталось поэзии.
— Только когда я не на работе.
Он увидел, как зависшие в отдалении корабли начали набирать скорость, расцветая яркими хвостами выхлопов. «Многие верят, что ранняя Империя была гораздо более приятной структурой, безмятежной и миролюбивой, с редкими конфликтами и гораздо меньшим количеством людей».
— Хорошее начало, плохой конец, — сказала Фирна, уклоняясь от разговора.
— Вне всяких сомнений, ты права. Обрати внимание на приближение Адмирала.
Теперь и Фирна их увидела. «Черт! Они засекли нас». У нас остается последний шанс заставить червя бежать.
— Но они… они пустятся в погоню.
Зебу случалось уже проходить через червячные ворота, но всегда на больших лайнерах, прокладывавших путь через ходы, насчитывавшие десятки метров в диаметре. Каждый ход такого размера был целым транспортным комплексом, гудевшим от тщательно упорядоченного движения. И сейчас можно было разглядеть платформы, движущиеся через боковые коридоры основного туннеля.
Их же дикий червь, незаконный отпрыск, мог исчезнуть в любой момент. Извергаемая им квантовая пена свидетельствовала о его смертности. И может быть, нашей… подумал Зеб.
— Векторная нулевая сумма приближается, — крикнул он.
— Сближающиеся асимптоты, проверь, — отозвалась Фирна.
Подобно сверлу они ввинтились в ход.
Но на них надвигалась сфера, окруженная оранжево-пурпурным сиянием. Неоново-яркая пасть. С узким черным центром…
Зеб ощутил внезапное желание увильнуть, не нырять в этот неправдоподобно узкий пищевод.
Фирна выкрикивала числа. Компьютер прокладывал курс, поворачивая их летающий карандаш под нужным углом, выравнивая его легкими ударами маневровых двигателей.
То, что он знал азы физики, не помогало. Червячные ходы оставались открытыми благодаря слоям негативной энергии, подобным луковой шелухе, покровам антидавления, возникшим при первых конвульсиях вселенной. Отрицательная энергия в «стратах» была эквивалентна массе, необходимой для образования черной дыры того же радиуса.
Таким образом, они погружались в область пространства невообразимой плотности. Но опасность таилась лишь по границам этой области, где неимоверное напряжение могло разорвать их на атомы.
Вошли они точно в яблочко, но любая ошибка…
Только не задеть стенки…
Двигатели пульсировали. Дикий червь изнутри походил на черную сферу, окруженную квантовым огнем.
Он рос.
Зеб внезапно почувствовал чудовищную беззащитность их корабля-карандаша. Не больше двух метров в диаметре, с тончайшими стенками, уменьшенными до предела буферами безопасности. Где-то сзади Фирна продолжала бормотать числа, а он проверял… но часть его беззвучно кричала от сокрушительного чувства уязвимости и беспомощности.
Он никогда не любил путешествовать… Липкий страх сдавил горло.
— Векторы суммируются в пределах ноль семь три, — выкликала Фирна.
Ее голос был спокоен, ровен, действовал, как волшебный бальзам. Он уцепился за безмятежную уверенность этого голоса и поборол собственную панику.
