Кайафа молчал. Петр чувствовал, что первосвященник потрясен увиденным и услышанным. Потрясен, не верит, не понимает, потому что совсем не ожидал. А народ понял. Зашумел. Кто-то крикнул:
— Он снял с себя вину. Так в Законе…
Петр взглянул на Иешуа: тот смеялся.
Зато Варавве было не до смеха. Как и его подельнику. Никого не пощадил прокуратор, вопреки евангельским утверждениям, а народ безмолвствовал: слова ему никто не давал.
ДЕЙСТВИЕ — 5. ЭПИЗОД — 2
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 27 год от Р.Х., месяц Нисан
Римские солдаты, охранявшие осужденных, повели их в крепость. Ворота медленно закрылись: процедура подготовки к распятию, по мнению Пилата, не требовала праздных зрителей. Но толпа не расходилась. Более того, опять вопреки евангельским текстам, да и собственным размышлениям Петра вопреки, никто из собравшихся перед каменным пятачком у входа в крепость Антония не Орал хулы развенчанному Машиаху, не пел, не плясал. Наоборот, люди ощущали себя придавленными случившимся, они не понимали, что произошло, не укладывалось у них в головах признанное ими божественное величие Машиаха, Царя Иудейского, и его поистине загадочное ничегонеделание, словно он сознательно шел на смерть. А если сознательно, если смерть для него есть некая цель, пока непонятная апологетам, но явно ими ощущаемая, то стоит подождать, узнать, увидеть продолжение. Что-то да произойдет! Не может посланник Божий, умеющий лечить умирающих и оживлять умерших, разрушать и строить, даже на ладонях своих или собеседника возводить храм или выращивать странный цветок, не может чудотворец покорно и рабски идти на позорную казнь…
Роптала толпа. Недоумевала. Мучилась. Но никто не расходился. Ждали…
Непрерывно рыдала мать Мария. Даже тезка ее из Магдалы давно осушила слезы и все прижимала плачущую женщину к своей груди, укачивала ее, будто малого ребенка. Ученики молчали, как и все кругом. Для них непонятка началась еще сседера, с ухода Иешуа в Гефсиманский сад, в Гат-Шманим, с какой-то отчужденности его qto всех в праздничный вечер, а потом — с полного непротивления аресту. Сейчас она лишь логично — или нелогично! — продолжилась. Ну, говорил он: ударят тебя по правой щеке — подставь левую. Тоже не очень понятно — зачем подставлять, но уж ладно, поверили на слово, как всегда верили, но всегда-то он объяснял сказанное или сделанное, а сейчас он — за воротами крепости, далеко ото всех, и нет объяснений…
Петр мог бы что-то растолковать, но Петр тоже молчал, думал о чем-то своем. И вдруг спросил удивлённо:
— А где Иуда?
— Остался в доме камнереза, — ответил Симон. — Плох он был, совсем идти не мог, слов не понимал. Мы его трогать не стали. Камнерез обещал, что присмотрит…
Петр кивнул согласно: дома так дома. Его мучило отсутствие мысленного контакта с Иешуа. Очень хотелось верить: тот снимет блок, потому что Петр заставил — именно так! — поверить Иешуа в неизбежность и необходимость смерти на кресте, пусть псевдосмерти, техника ее Иешуа доступна, но все же временного исчезновения из списка живых. Петр заставил поверить — Петр должен повести ученика к Голгофе, шаг за шагом его вести, продолжая начатый на Елеонской горе разговор, потому что он, разговор этот, — вернее, непредставимая тема его, заставившая Иешуа поверить Петру, — будет тем наркозом или, если угодно, темвоздухом, который поможет ученику выстоять, вынести самое страшное для него сегодняшнего — публичное унижение, смысл коего не объяснен верящим в него, а без объяснений — непонятен. Иначе: унижение — род предательства. Говоря привычным Библии языком: пастух предает паству, приняв нелогичную смерть…
Хотя почему нелогичную и необъясненную? Сказано пророком Исайей: «Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на нем, и ранами Его мы исцелились».
Мало кто — кроме разве священников — знает сегодня эти слова. Именно их ждут от Петра ученики? Он им напомнит слова пророка. А кто напомнит их тем тысячам, что поверили Машиаху и ради его победы пришли в Иершалаим?.. Еще должен появиться неизвестный пока апостол Павел — только не бросать, не утерять мысль о необходимости его скорейшего появления! — который напишет в Послании к римлянам: «Но Бог свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками». Просто и ясно: мы — грешники, так и не сумевшие до конца, полностью поверить в Царство Божье, поэтому Машиах пошел на смерть, чтобы устыдить нас. И научите верить. Простенько, но всем понятно.
Павлу, конечно, будет легче, коли он появится, уж как и откуда — время подскажет. Но он станет обращаться к единомышленникам, к христианам, а пока и слова-то такого не существует, не говоря уж о движении…
И тут открылись ворота крепости, оттуда вышел пеший отряд воинов, вооруженных не только мечами, но и пиками. А следом шли, вернее, плелись трое осужденных, таща на себе тяжелые деревянные, грубо обструганные кресты. Все трое были людьми не слабыми, в обычное время такая ноша не показалась бы им слишком тяжкой, но сейчас…
Спортивный гуру Петра, некогда учивший его премудростям рукопашных боев, секретам виртуозного владения собственным телом, умению поднимать непосильные обычному человеку веса, любил повторять; сначала убери из головы все плохое, а потом берись за вес. Или — подступай к противнику. Или — садись в растяжку… «Берись за вес» — это сейчас самый близкий пример. Плевать Петру на зилотов, но что до Иешуа, то вряд ли он в силах «убрать из головы все плохое». Слишком много его накопилось, плохого, — и в голове, в душе, а крест тяжел и неудобен и путь длинен. И еще эти римские сволочи по кретинической злобной традиции исхлестали осужденных бичами, исполосовали тела, а Иешуа сверх того нацепили на голову нечто вроде венца, скрученного из местного колючего терновника, который зовется арамейским и длинные кривые шипы которого до крови расцарапали лоб.
Кстати, о пути. Петр назвал привычное имя — «Голгофа», а что это значило, не ведал. Не знал он в Иерусалиме или в окрестностях такого места, никогда не слыхал о нем, а камень, часть которого спрятана за стеклянной стеной в современном Петру Иерусалиме, в Храме Гроба Господнего, вряд ли пригоден для того, чтобы вбивать в него пусть снизу-заостренный, но деревянный и громоздкий вертикальный брус креста. Вспомнил; есть круглый невысокий холм сразу за западной стеной города, неподалеку от башен Иродового дворца. Не он ли считается финалом крестного пути?.. Голгофа — искаженное арамейское слово «гулгулта», вольный перевод на русский — темечко, верхняя часть черепа. Выстроил мысленно маршрут по своему Иерусалиму, по его узким улочкам, заполненным туристами и торговцами всякой сувенирной дребеденью, наложил туристский маршрут, называемый «Виа Долороза» на легко представляемую схему сегодняшнего города. Да, похоже, что именно этот холм назовут Голгофой, все сходится. Сейчас там — обыкновенная городская свалка, одна из многих. Не самое удачное место для смерти…
