Разбираться кто это и что ему нужно, Генка, понятно не стал. Как был, с флягой в одной руке и рюкзаком в другой, рванул вперед, будто зачет в институте по кроссу сдавал.
Повезло. Оторвался.
Вконец выдохшись, остановился и сел прямо в лужу. Хорошо – комбинезон венерианский непромокаемый.
На радостях Генка выхлебал сразу четыре глотка тоника. Только теперь заметил, что нудный дождь кончился и от дороги начал подниматься плотный туман.
Пока отдыхал, испарения полностью заменили собой дождевую пелену. Видимость стала еще хуже. Вдобавок вдруг осознал, что не помнит направления – лицом вперед садился или назад?
– Здрассьте вам, – громко сказал Генка, стараясь унять нервную дрожь. – Не понос, так золотуха. Ну и куда дальше идти, товарищ Чуйков?
Положение незавидное. Стемнеть должно самое большее через пару часов. На Венере, Генка помнил, сутки вдвое длиннее земных. Выехали утром, примерно через два часа после рассвета.
– Однако не дойдем мы с тобой, Геннадий Андреевич, до темноты.
– Надо дойти, товарищ Чуйков. Тут всего-ничего осталось – километров семь-восемь.
И Генка пошел…
Оказалось, правильно пошел. Это стало ясно, когда наткнулся на остов тягача. Генка вспомнил, как на прошлой неделе в Светлом только и разговоров было. Мол, тягач тащил цистерны с нефтью, что недавно нашли геологи в Красной долине за рекой Быстрой. Караван попал в грозу. И надо ж так, молния ударила точнехонько в первую цистерну. Остальные успели отцепить, и тягач поволок горящую подальше. А потом цистерна взорвалась.
Тягач тот шел в сторону Подгорного.
– Ну, что же, товарищ Чуйков, верной дорогой идете.
Генка приободрился.
И все же до темноты не успел. Туман к тому времени почти рассеялся, но видно лучше не стало. Достал фонарик, но в нем что-то разладилось. Свет был тусклый, будто сели батареи. Генка вытащил их. Так и есть: одна вся покрыта белесым налетом вытекшего электролита.
Изготовить факел, когда вокруг всё хлюпает и чавкает, не стоило и пытаться.
– Что делать-то будем, Геннадий Андреевич? Ждать или как?
– Или как. Двадцать часов темноты Пашка не переживет.
В этот момент они и напали. Генка только услышал тихий скулеж, вроде ребенок хнычет. Повернулся на звук, и тут же ему на грудь прыгнула черная, чернее ночи, тень.
Тварь размером с крупного кота, только холодная и чешуйчатая. Возле самого носа Чуйкова щелкают совсем не кошачьи зубы. Куртка трещит под натиском мощных кривых когтей.
– Твою мать-дивизию!..
Генка будто проснулся от морочного сна. Нет, это в Генке проснулись навыки, привитые тремя годами службы в армии.
Нож уже в правой руке, левая хватает тварь за горло. Взмах – лезвие с трудом, но пробивает толстую шкуру. Визг, переходящий в хрип. Чуйков отшвыривает хищника, и тут же ему на плечи прыгает второй, а сбоку набегает третий. Этого Генка успевает пнуть тяжелым ботинком прямо в морду. Острая боль в левом плече. Удар ножом наугад за спину. Снова визг. Сильный удар в правый бок. Чуйков оскальзывается, падая в темноту, понимает, что подняться ему уже не дадут. Отчаянно работая ногами и руками, он еще несколько секунд сдерживает нападающих. Потом сразу две твари повисают на руке с ножом, третья вцепляется в левую руку, прикрывшую лицо…
Конус ослепительно белого света вспарывает ночь. От могучего рокота двигателя дрожит земля. Чешуйчатые твари, похожие на черных шестилапых варанов, кидаются прочь. Вслед им несется смертельная огненная трасса. Два хищника не успевают скрыться в спасительной темноте, кубарем катятся по мокрым камням.
Краулер останавливается в десятке метров от неподвижного тела человека. Хлопает дверца, двое в защитных костюмах с зеркальными шлемами склоняются над лежащим. Один щупает его окровавленную шею.
– Жив!..
В чистой светлой комнате стоят две высокие медицинские кровати. На одной лежит длинный худой парень с короткой стрижкой «ежиком». Правая рука у него в гипсе до плеча. На другой кровати тоже пациент, забинтованный с головы до ног, открыто только лицо. Лицо бледное, даже синюшное. Но улыбается.
– Эй, Пашка! – кричит громким шепотом Чуйков. – Ты спишь?
Худой приоткрывает один глаз, чуть поворачивает голову.
– Сплю, Джен.
– А чего тогда разговариваешь?
Американец слабо улыбается.
– Это я во сне.
– Сон смотришь?
– Да.
– Про что?
– Про то, как мы с одним русским доктором попали в тайфун, разбили краулер, а потом доктор нас обоих спас.
– Хороший сон, – вздыхает Генка, – правильный.
Николай Гумилев. Стихи
(Автор: Олег Ладыженский)
Николай Степанович Гумилёв (1899–1965). Знаменитый поэт, один из основателей акмеизма. Также крупный экзогеограф, исследователь Венеры.
Н. С. Гумилёв родился в 1899 году в дворянской семье военного судового врача, в г. Кронштадте. С младых лет, несмотря на слабое здоровье, грезил о военной карьере. Учился вначале в Царскосельской гимназии, директором которой в то время был известный поэт-символист Иннокентий Анненский. В гимназии увлёкся географией и этнологией, там же, в тринадцатилетнем возрасте создаёт свой первый поэтический цикл «Романтические грёзы». При содействии Анненкова, цикл публикуется под псевдонимом «Николай Гунин» и неожиданно становится литературным событием. Однако через год Гумилёв бросает учёбу в Царскосельской гимназии и поступает в кадетское училище в Петербурге, где его и застает мирная революция 1914 года.
Гумилёв, будучи по политическим убеждениям монархистом, не принимает революцию и последующее отречение Николая Второго. Заканчивает учёбу в 1917 году, получив чин прапорщика, эмигрирует и вербуется во Франции в Иностранный Легион. Два года воюет в Алжире, после поражения Франции возвращается в Париж. Там он знакомится с Брюсовым, создаёт литературный альманах «Сириус», в котором дебютирует юная поэтесса Анна Ахматова. Всего успевает выйти три номера альманаха, он пользуется колоссальным успехом, но внезапно Гумилёв решает вернуться в Россию. Теперь уже доказано, что именно тогда молодой поэт познакомился с руководителями подпольной организации «Ренессанс», ставившей целью реставрацию в России абсолютной монархии, и стал её членом.
В России Гумилёв женится на Ахматовой (вскоре у них рождается сын Лев Гумилёв), становится основателем школы поэтов акмеистов, его позиции на литературном поприще как никогда сильны. Но всё обрывается в 1921 году, после разгрома «Ренессанса» и ареста шестидесяти одного его участника.
Благодаря заступничеству Блока и Брюсова, к тому времени – могущественных литературных чиновников, Гумилёву удаётся избежать сурового наказания. По непроверенным данным, на вопрос – куда девать строптивого поэта, сам Керенский обронил: «Пусть прекратит бренчать. А ежели не в состоянии, тогда пускай отправляется туда, где его бренчание не слышно».
