А теперь коротко, в двух словах о себе. Я холостяк. Возраст – сорок девять. Родители умерли. Образование получил в Шерборне[42] и Брейзноз-колледже в Оксфорде. Профессия, как вы уже знаете, школьный учитель. Играю в крокет, гольф, бадминтон и, довольно плохо, в бридж. Интересы, помимо преподавания, как я уже говорил, – искусство и иногда, когда могу себе позволить, путешествия. И никаких пороков – до сих пор буквально никаких. Это не бахвальство, просто моя жизнь во всех отношениях не богата событиями. И это меня ничуть не тревожило. Наверное, я скучный человек. На избыток эмоций не жалуюсь. В двадцать пять лет был обручен с хорошенькой девушкой, соседкой, но она вышла замуж за другого. Было больно, но рана зажила меньше чем за год. У меня один недостаток, если это только недостаток, и, возможно, им-то и объясняется моя до сего времени монотонная жизнь. Это – нежелание общаться с людьми. Друзья у меня есть, но неблизкие. Сблизишься – начнутся всякие трения, только и жди неприятностей.
Я отправился на Крит в пасхальные каникулы, не взяв с собой ничего, кроме внушительных размеров чемодана и принадлежностей для живописи. Агент бюро путешествий, узнав, что меня не интересуют археологические достопримечательности, а я собираюсь порисовать, порекомендовал отель с видом на залив Мирабелон, на восточном его берегу. Мне показали буклет, и это вроде отвечало моим запросам. Привлекательно расположенное на морском берегу здание и отдельные шале ближе к воде, где спали и завтракали. Клиентура солидная: я, хоть и не считаю себя снобом, тоже не переношу бумажных пакетов и апельсинных корок. Две картины, написанные предыдущей зимой, – вид собора Святого Павла[43] под снегом и еще один – Хампстед-Хит[44], обе проданные любезной кузине, – окупали мою поездку, и я позволил себе маленькую слабость, хотя, по существу, это было необходимо, – по прибытии в аэропорт Ираклиона взял напрокат маленький «фольксваген».
Рейс, с ночной остановкой в Афинах, прошел приятно и без приключений. Но путь в сорок с лишним миль несколько утомил меня, так как, будучи водителем осторожным, я ехал не торопясь, а извилистая дорога, когда я добрался до гор, стала довольно опасной. Машины обгоняли меня, а встречные отворачивали в сторону и громко сигналили. Кроме того, было очень жарко и я проголодался. Вид синего залива Мирабелон и великолепных гор на востоке приподнял мое настроение. А когда я приехал в отель, красиво вписавшийся в окружающий пейзаж, и мне подали на террасу ланч, несмотря на то что было уже более двух часов дня – как не похоже на Англию! – захотелось отдохнуть и посмотреть свое жилище. Последовало разочарование. Молодой портье провел меня по садовой дорожке, обсаженной с обеих сторон яркими геранями, к маленькому домику, стиснутому с боков другими и с видом не на море, а на участок сада с площадкой для мини-гольфа. Мои ближайшие соседи – явно английская мамаша со своим выводком – приветствовали меня улыбками с балкона, увешанного сохнущими на солнце купальниками. Двое мужчин средних лет были заняты игрой в гольф. Я мог бы с таким же успехом отдохнуть в Мейденхеде[45].
– Это мне не подходит, – сказал я, поворачиваясь к своему сопровождающему. – Я приехал сюда рисовать. Мне нужен вид на море.
Он пожал плечами, пробормотал, что, мол, домики у моря все заняты и это, конечно, не его вина.
Я заставил его отправиться со мной назад, в отель, и сам обратился к клерку, ведающему приемом.
– Здесь какая-то ошибка, – сказал я. – Я просил шале с видом на море, и прежде всего уединенное.
Клерк улыбнулся, извинился, принялся перебирать бумаги, и последовали обычные отговорки: мой агент бюро путешествий не сделал специального заказа на шале с видом на море. Они пользуются большим спросом и уже все забронированы. Может быть, через несколько дней придут отказы, кто знает. При этом он уверял, что я прекрасно устроюсь в отведенном мне домике. Обстановка такая же, завтрак будет подаваться, и так далее, и тому подобное.
Я стоял на своем. Нет, меня не соблазнят ни английское семейство, ни мини-гольф. Не для того я летел за тысячу миль и выложил кучу денег. В общем, меня все это утомило и порядочно взвинтило.
– Я художник, профессор, – заявил я клерку. – За время пребывания здесь мне надо выполнить несколько заказов, и очень важно, чтобы у меня был вид на море и соседи, которые бы не мешали.
(В паспорте, где обозначается род занятий, у меня стоит: профессор. Это звучит лучше, чем педагог или учитель, и обычно вызывает уважение администрации.)
Клерк, казалось, был искренне огорчен. Продолжая оправдываться, он снова повернулся к полке с бумагами. Вконец раздраженный, я пересек просторный вестибюль и выглянул из дверей на склон, на море.
– Не могу поверить, – сказал я, – чтобы все они были заняты. Еще только начало сезона. Летом – может быть, но не сейчас. – Я махнул рукой в сторону западной части залива. – Вон те, – сказал я. – У самой воды. Вы хотите сказать, что все до единого сданы?
Он покачал головой и улыбнулся.
– Мы обычно не открываем их до середины сезона. К тому же они гораздо дороже. Там есть и ванна, и душ.
– Насколько дороже? – не отступался я.
Он сказал. Я быстро прикинул, что могу себе это позволить, если сокращу все остальные расходы. Вечером питаться в отеле и обходиться без ланча. И – ничего в баре, даже никакой минеральной воды.
– Тогда нет проблем, – важно произнес я. – С удовольствием переплачу за покой. И если вы не возражаете, мне бы хотелось выбрать домик самому. Я прогуляюсь пока к морю, а потом вернусь за ключом, и носильщик отнесет вещи.
Я не дал ему времени для ответа, повернулся и вышел. Напористость была вознаграждена. Замешкайся я на минуту, и он бы всучил мне этот дурацкий домик с окнами на мини-гольф. Представляю себе последствия. Крики детей на соседнем балконе, наверное, несдержанная мамаша, мужчины, упрашивающие сыграть в гольф. Я бы этого не выдержал.
Я прошел вниз через сад к морю, и, как только это сделал, настроение у меня поднялось: это, конечно, было то, что столь красочно описывалось в брошюре агента, то, ради чего я летел за тысячу миль. Без преувеличения. Маленькие побеленные домики, предусмотрительно расставленные далеко друг от друга, ниже – море, омывающее скалы. Был и пляж, и, несомненно, люди купались тут в разгар сезона, хотя сейчас здесь никого не было, но даже если бы кто-то и заявился, то сами шале располагались левее, в спокойствии и уединении. Клерк, должно быть, говорил правду, что они сдаются лишь в разгар сезона: окна во всех были закрыты ставнями. Во всех, кроме одного. Тотчас, поднявшись по ступенькам на балкон, я понял – это как раз для меня. Тот самый вид, что я и представлял себе. Подо мной – море, зажатое скалами, бухта, переходящая в залив, и вдали – горы. Место идеальное. Шале, что располагались восточнее отеля, не в счет: их не было видно. Лишь одно, с причалом внизу, одиноко стояло на узком мысу, как аванпост, но оно только обогатило бы картину, если его написать. Остальные милостиво скрывала возвышенность. Я повернулся и заглянул в открытые окна спальни. Простые побеленные стены, каменный пол, удобная кушетка с пледами на ней. Прикроватный столик с лампой и телефоном. Если бы не последнее, это была бы простота монашеской кельи, а большего мне и не требовалось.
Недоумевая, почему не закрыто именно это шале, а не какое-нибудь из соседних, я шагнул внутрь и услышал, что где-то в ванной бежит вода. Неужели и тут неудача – занято? Я просунул голову в открытую дверь и увидел, что горничная, маленькая гречанка, моет в ванной пол. Мне показалось, она вздрогнула, увидев меня. Я, соответственно жестикулируя, спросил:
– Это занято?
Она не поняла, но ответила что-то по-гречески. Потом схватила тряпку и ведро и, прямо в ужасе, прошмыгнула мимо меня к выходу, оставив работу незаконченной.
Я вернулся в спальню, поднял телефонную трубку и тут же услышал спокойный голос дежурного клерка.
– Говорит мистер Грей, – сказал я. – Мистер Тимоти Грей. Я только что разговаривал с вами о замене домика.
– Да, мистер Грей, – ответил он, и в голосе его слышалось удивление. – А откуда же вы говорите?
– Минутку, – сказал я и, положив трубку, прошел через комнату на балкон. Над открытой дверью был номер 62. – Я говорю из домика, который себе выбрал, – сказал я. – Он случайно оказался открытым: одна из горничных убирала ванную, боюсь, что я ее напугал. Этот домик для меня идеален. Номер шестьдесят два.
Он ответил не сразу, а когда ответил, голос его прозвучал неуверенно.
– Номер шестьдесят два? – повторил он. И после минутного колебания: – Не уверен, что он свободен.
– О, бога ради… – начал я нетерпеливо и услышал, как он по-гречески говорит с кем-то рядом. Разговор шел долго: видно, было какое-то препятствие, но это, однако, не убавило моей решимости.
