Мы знали, что этой ночи нам не пережить, но гладкие ледяные стены были непреодолимыми, а все входы в круг из иглу охраняли самые длинные плати.
Посовещавшись шепотом, мы решили, что нам ничего не остается, кроме очевидного, а именно, прорваться через охрану, стоявшую у входа в нашу иглу. Те, кто переживет эту попытку, должен ворваться в иглу, быстро схватить одежду и оружие и попытаться улизнуть через задний вход, прежде чем плати сообразят, что же произошло. А затем мы решили бежать к пещере.
Нам повезло. Мы обрушились на охранника с шести сторон. Когда он нагнулся, чтобы зарезать Дерека, то повернулся ко мне спиной; я прыгнул и ударил его обеими ногами меж лопаток. Он, раскинув руки и ноги, полетел головой в грязь и больше не поднялся.
Мы втиснулись в иглу, и я встал с копьем у входа, пока остальные собирали все необходимое. Многие плати совали головы в проход и мешали друг другу; но они, казалось, достаточно уважали мое оружие, чтобы оставаться снаружи.
Нас начали преследовать не сразу, и через час или немногим больше мы ушли от них на приличное расстояние. Потом снова начался дождь, и мы продвигались вперед очень медленно. Без звезд на небе нам приходилось полностью полагаться на Марию и ее способность ориентироваться. Мы нашли пещеру уже в начале дня и сначала несколько часов проспали. А потом нас нашел Милаб, и нам пришлось его убить.
Как долго может длиться эта фаза? Если она такая же продолжительная, как летняя и зимняя фазы, то они обязательно нас выследят. Внутри купола, наверное, было бы безопаснее. Если, конечно, мы до него доберемся…
Шум… Мария!
МАРИЯ
Теперь я могу легко произнести это. Может быть, это даже в какой-то мере интересно. Ни одному из нас не выжить. Я уже перестала волноваться и сейчас по ту сторону всякого человеческого достоинства. Во всяком случае, нет ничего, о чем нужно было бы волноваться и заботиться; совсем ничего.
Выяснилось, что вверх по течению хлюпал Габриэль. Я выбежала из своего укрытия, обняла его и прижала к себе; мы оба впали немного в истерию от этой встречи. Во всяком случае, у него появилась эрекция, и мы заинтересовались этим; потом мы ушли в укрытие и заинтересовались этим снова.
Это первое счастливое событие, о котором я могу сообщить за все это долгое время. Сейчас я гляжу на него спящего и сдерживаю желание сделать третью попытку. В последний раз перед смертью.
Странное состояние: я снова чувствую себя девочкой, внутренне кипящей и возбужденной и одновременно обреченной. Как смертельно больной пациент, возбужденный лекарствами и знанием о предстоящей смерти.
Уйти от них нет никакой возможности. Они выследят нас и разорвут на куски; может, сегодня же, может, завтра. Они нас получат.
О, Габ, просыпайся!
Нужно быть разумной. Эта дикость — просто очередная стадия. Они не ведают, что творят. Как в фазе сексуальности и родов. Уже завтра они могут опять превратиться в дружелюбных существ, покорных, как овцы. Или в художников. Или неделю спустя изобретут колесо. Какая странная, дрянная мешанина…
Должно быть, это цена выживания. Это определенно служит для того, чтобы устранять слабых членов расы. И убийство большей части самок до начала полового созревания выравнивает количество потомства — или, может быть, количество выброшенных детей является ответом на недостаток самок? В любом случае, это ламаркизм. Я не могу последовательно думать.
Но отношение к нам ни в коем случае не является инстинктивным, так как мы не принадлежим к их обычному окружению. Может, мы сами по незнанию стали причиной их аномального поведения. Реакция на стресс. Например, наш запах. Бурный механизм вытеснения. Кому это захочется знать? Может быть, кто-то и обнаружит, кто прослушает этот зуб. Вы меня извините; у нас осталось не так уж много времени. Я разбужу Габа.
БРЕНДА
Мария и Габ ждали меня, когда я подошла к устью реки. У Габа страшно распухло запястье; я наложила шину и забинтовала. Хватка руки осталась удовлетворительной, к тому же он левша. Мария в хорошем физическом состоянии, лишь немного утомлена; но меня беспокоит ее психическое состояние. Она почти в эйфории, что кажется совсем неподходящим в данной ситуации.
Мы прождали дополнительно еще полдня, но остальные либо мертвы, либо заблудились. Они еще могут наткнуться на нас у купола. У нас есть топор, копье и два ножа. Габ использовал один нож, чтобы сделать мне копье. А еще у нас два пузыря родились и побрели в море.
Вода ледяная; вероятно, более чем на десять градусов холоднее, чем тогда, когда мы переходили море первый раз. Уже через несколько минут все ниже бедер немело. Когда становилось мельче или встречалась песчаная отмель, чувствительность восстанавливалась… в виде пронзительной боли. В самом деле хорошо, что мы нашли второй остров с пресной водой; так нам нужно брести и скакать по сырому песку лишь на десять километров больше.
Мы свернули наши шкуры и несли их на плечах, чтобы они остались сухими. Мы не могли рисковать и разжечь костер (кроме того, мы вряд ли нашли бы достаточно сухое дерево), поэтому мы сидели, тесно прижавшись друг к другу и взаимно обогреваясь, и шепотом дискутировали о наших дальнейших соответствующих обстановке действиях, не сводя глаз с юга, хотя были бы совершенно беспомощными, если бы нас преследовал даже один-единственный плати.
Тридцать километров до следующего источника воды. Мы решили на несколько дней остаться здесь и восстановить свои силы, питаясь воняющими серой устрицами. Преодолеть весь путь менее чем с пятью литрами воды — это очень трудный переход.
На самом деле мы оставались тут четыре дня. Габа прохватил понос, и мы смогли отправиться в путь только после того, как его организм оправился от обезвоживания. Нам это тоже было кстати. Мы все устали и морально выдохлись.
В первый вечер мы просто свалились на какие-то кучи земли, какие бывают у хомячьих нор, и уснули, как убитые. На следующий день мы собрали сухой травы, чтобы приготовить какое-то подобие матрацев, поверх которых в качестве одеял положили шкуры. Мы снова тесно прижимались друг к другу ради тепла и чувства безопасности, и через какое-то время Габ позволил нам обоим в равной мере извлечь пользу из его необыкновенного таланта.
Это было очень показательно. Замечание, которое сделала Мария, указывало на то, что у Габа был свежий опыт в отношении нее. И я поклялась бы, что ничто и никто — мужчина ли, женщина, человек ли, плати ли — не чувствовал себя перед ним уверенно. Может быть, его до сих пор пугала сила Марии или ее возраст. Или ее авторитет. Это должно быть причиной того, что она была в каком-то странном настроении, когда я их встретила. Но в любом случае, я теперь рада за нее.
