Я с лёгким сердцем пообещал бы ему и тридцать, и сорок, но вовремя вспомнил, что платить придётся не мне, а Нике.
Тем не менее, обед я заказал роскошный, с кулебяками из минтая, пирожными и шампанским. Нам надо было пустить пыль в глаза Гоге. Пусть думает, что я пускаю пыль в глаза Хельге.
Литровый пакет водки с надлежащим сухпайком я попросил завернуть отдельно. Гога пообещал. А мы с Хельгой двинули в номер, дабы отскучать отводимые на «порыв души» два-три часа и заодно пообедать.
Хельга мне замечательно подыгрывала, лучше, чем я ей в штабе. Она висла у меня на плече, потупляла глаза, прятала лицо в своём червонном золоте и премерзко хихикала неестественно хриплым голосом, изображая даму на час, которой крупно повезло. Только в номере, притворив толстую с мягкой обивкой дверь, я понял, чего ей это стоило.
Главным и почти единственным предметом меблировки в номере была кровать. Ветхая, помпейзнейших размеров, с балдахином из маскировочной ткани, долженствующим наводить на мысли о превратностях жизни десантника и скоротечности оной, призывая подарить ему как можно больше радости сейчас, немедленно, сию минуту, потому что завтра может оказаться поздно.
Хельгу этот балдахин добил. Захохотав, она бухнулась на кровать как была, в плащике и замазученных туфельках, и кровать немедленно отозвалась жутким треском давно рассохшегося дерева с разболтанными ржавыми винтами.
— Попрыгай, попрыгай, — сказал я. — Помн`и её как следует. Твоя репутация уже всё равно загублена, а вот репутацию сего заведения надлежит держать на должной высоте! Клуб десанта — это вам не фигли-мигли, тут ветераны душой отдыхают, а телом трудятся…
— Хва… хва… хватит! — простонала Хельга сквозь хохот.
Я расстегнул безворотку (в номере было очень тепло, даже душно), потом, подумав, снял её совсем, бросил на кровать и остался в рубашке. Хельга поборола последние приступы хохота, сидела, обняв живот, и выравнивала дыхание.
— Разденься, — сказал я ей и нагнулся, чтобы расстегнуть ботинки. — То есть, я имею в виду: сними плащ. Обед к нам уже идёт и скоро постучится.
— Нас должны застать в недвусмысленной позе?
Посмотрев на неё, я убедился, что она спрашивает серьёзно. Похоже, она всегда так: либо спрашивает серьёзно, желая услышать ответ, — либо не спрашивает вовсе.
— Не обязательно, — ответил я. — Дама, которую ты изображала, должна быть зверски голодна и не сразу уступчива. Нашу кулебяку нам придётся съесть. Всю.
— С удовольствием! Я зверски голодна.
— Вот и славно… Нет-нет, тебе не следует швырять свой плащ как попало! Повесь аккуратно на спинку стула — ведь это твоя единственная верхняя одежда на все сезоны.
— Как ты об этом узнал? — удивилась Хельга.
— Извини… — Я сильно потёр ладонью шею и, кажется, даже закряхтел от смущения. — Я этого не знал.
Я снова занялся ботинками — снял их и стал вытирать мазут изнанкой коврика, лежавшего под дверью.
Хельга сковырнула туфельки, босиком прошла к окну, выглянула, откинув занавесочку, и удивлённо вскрикнула. Я усмехнулся. В Ашгабате таких интересных домов не осталось, их мы в первую очередь… Теперь там только строгая, предсказуемая архитектура.
А это окно, судя по расположению номера, выходило не на улицу и не во внутренний двор, а в самый интересный коридорчик. Интересный с точки зрения «уличных миротворцев». Он был извилист, бесконечен и одновременно очень короток. Он огибал по хитрой замкнутой кривой небольшой танцевальный зал и примыкавшие к нему подсобные клетушки для музыкантов…
— Это во всех клубах так? — спросила Хельга.
— У моряков я не бывал, не знаю… Вряд ли «У Макушина» есть что-то похожее: места не хватит. А вот у воздушников на Синем Утёсе тоже очень интересно. У них, правда, своя специфика: огромные пространства, легкость конструкций, даже зыбкость какая-то, но при всем при том — уютно и основательно. Они сами строили. Воздушные части самые богатые. Извозчики куда мы без них? Да никуда!
— А куда вам бывает надо? — спросила Хельга.
— Туда, где стреляют, — отрезал я.
— А женщин ты часто сюда приводил?
— Ни разу… — С ботинками я покончил, отставил их и занялся Хельгиными туфельками, по-прежнему глядя в пол.
Я почти не солгал: здесь я действительно был впервые. В этом номере… Это был «дежурный» номер — далеко не лучший и вот именно для чрезвычайных обстоятельств. У меня таковых не бывает. Я не люблю отдавать Гоге аж двадцать процентов сверху, я предпочитаю всё подготовить заранее, обойдясь обычными десятью. Да и не так уж часто мне приходилось это делать, а после Парамушира — только один раз. Потому что перестало помогать…
— А я всё думала: зачем они нужны, эти Клубы? — проговорила Хельга с весёлым изумлением. — Оказывается, вот зачем!
— Ну, знаешь ли!.. — я очень искренне возмутился. — Между прочим, сюда и с жёнами ходят! Поживи-ка в общаге, или в однокомнатной на две семьи… Да, многие из нас отдыхают душой в борделе — но далеко не все и не только в нём. И вообще, — я наконец-то нашёл достойный аргумент, — это всё равно, что заглянуть в туалет Патриотической Галереи или Дворца Сновидений и заявить: «вот для чего все это отгрохали»!
Я аккуратно поставил её туфельки под кровать, расправил коврик у двери и выпрямился.
Хельга очень смирно сидела на кровати, сжав губы бантиком и поджав под себя босые ноги, смотрела на меня в упор и выжидательно молчала глазами. Мне пришлось продолжить — развить свой последний аргумент.
— Нет, правда, — начал я, — это не для красного словечка: про туалет во дворце! Например, у нас в Клубе, в этом самом, есть Историческое Общество. Оно собрало неплохую коллекцию и основало музей — три таких кабинета. Там уникальные экспозиции, начиная с десятого века, с миротворческих десантов Олега в Хазарию и Византию!.. Есть хоровой кружок. Вон там, за окном, балетная студия. Рок-симфо-банд. Студия батальной скульптуры. Модельеры. То есть, эти… моделисты. Да много чего есть! Тут отдыхают душой люди с больными душами. Люди, которые убивали людей… Но в музее, например, нет водки — никакой, даже очень древней. Водка — в этом крыле дома, где бар и бордель, а мы с тобой пришли сюда за водкой! И вообще — я же тебе предлагал: подожди на крылечке, сам поклянчу…
— А ты приводил сюда жену? — спросила Хельга.
— Да. Один раз. — Я отвернулся и стал смотреть на окно.
В Клуб я её действительно приводил. Не в номер. В Клуб. В общем, я заврался, отстаивая репутацию заведения… А ведь ни единым словом не соврал! Все это у нас есть — музей, хор, моделисты. И модельеры — тоже. И вот эти самые номера есть — для тех, кто отдыхает душой именно в них. И бар… Последние три с половиной года я отдыхал душой в баре. Музей и прочее, включая номера, мне стали до лампочки (большой, как у белого слона, и электрической). Так что Гогу я сегодня удивил. Если он способен удивляться… Ну, во всяком случае, обрадовал.
