Также ему стало известно, что эта не планета вовсе, а дыра на задворках галактики, куда его угораздило залететь.
Нет никакой надежды, что диспетчера плавных пусков быстро отследят потерпевший катастрофу модуль, так что на некоторое время придется затихариться здесь, на квартире Шутера.
Но что же это было?
Антон пошел по следу второго пришельца, оставленному в сосняке в виде широкой просеки. То, что он поначалу считал оторвавшейся при падении частью модуля, пролетело недалеко, сосны были крепкие, так что уже спустя пару десятков метров, болид скользом задев ствол в метр охватом, зарылся наполовину в грунт.
Это не было частью кокона. Это был совершенно самостоятельный механизм. Только откуда он, Маза его возьми, здесь взялся?
Под углом в градусов 30 осыпанный вырванными ветками, иголками, шишками, из подуобвалившегося грунта торчал черного цвета цилиндр диаметром в пару метров, не больше.
Спецназовец чисто рефлекторно замедлил ход. Он очень хотел бы ошибиться, к тому же раньше он никогда не видел воочию Атканларскую бомбу, но что-то говорило ему, что обольщаться не стоит.
За три шага до бомбы сработала и мнемозащита от угрозы повышенной опасности.
Ноги его вхолостую заскользили по земле, а Антон уперся в невидимый экран, не подпускающий его ближе.
Оставив бесплотные попытки, он осмотрел бомбу через ЗУВ. А вот и плавающий знак.
Свастика, что же еще. Микроскопическая, радужно переливающаяся и все время находящаяся в движении.
Не зря в Галактике самое популярное ругательство после сами знаете какого:
— Атканларской долбаный крест!
Антон в сердцах уселся на землю у границы невидимой защиты.
Вообще то, общепринятое название всего этого безобразия — унформер.
Универсальная форма.
Теперь он точно знал, что его очень сильно кто-то хочет убрать. Так сильно, что сильнее некуда, и не жалко для этого целой планеты. Хоть самой атканларской бомбы Антон не лицезрел, но последствия взрыва видеть приходилось. Унформер еще называли планетарным раком, потому что он уничтожал целые планеты.
Он припомнил мертвые миры, на которых не только ничего не уцелело живого, но которые сами переродились в нечто жуткое, меньше всего напоминающее бывшие планеты. Словно черные антрацитовое блестящие щупальца оплели космические тела, а потом внезапно окаменели.
Целые планеты из мрачных хитросплетений. Ажурные посмертные создания. Дыры между черными стволами похожи на распахнутые рты. Нет ни скелетов, ни развалин.
Медленно плывущие в космосе клубы застывших окаменелостей. Создания сумасшедшего архитектора. Трупы материи. Абсолютная энтропия.
.
Кетанг планировал.
Обычно слово «планировал» сочетается с чем-то легким и приятственным на вид, но если бы кто видел монстра сейчас, то его передернуло бы от отвращения.
Кетанг распрямил все свои орочи, вытянув их во все стороны на полтора десятка метров. Так что в воздухе в полной неподвижности парило мерзкое образование, месиво выпрямившихся в струну и слегка подрагивающих в воздушном потоке змей.
Пасти орочей непроизвольно схлопывались от ветра, глаза были выпучены.
Рыжая шерсть на туловище Кетанга полоскалось на ветру. Хвост, превосходящий самые длинные орочи по длине в пару раз и имевший на конце заостренный нарост треугольной формы, словно копье торчал далеко назад. Шкура на нем периодически сморщивалась, и выглядывающий их складок кровавый глаз со злобой всматривался в приближающуюся чужую землю.
В имевшейся под хвостом мочеточник периодически била едкая струя. Ее сдувало кверху, и казалось, что Кетанг не живое существо, а сбитый и дымящий самолет.
Падения Кетанг не боялся, его не так легко было убить. Тяжелее ему было перенести, что его враг еще жив. Он все время корректировал свой полет по зависшему парой километров выше модулем, но точное место падения предугадать было невозможно.
До приземления Кетанг обогнал Антона еще метров на пятьсот и на столько же ушел в сторону, но ему было не до этого. Он выбирал место посадки.
Под туловищем все быстрее по мере приближения мелькали деревья, чередуясь узкими полосами просек. Хуже было бы, если бы были реки. Воду Кетанг не любил. Вообще не любил все жидкое, поэтому плохо переносил кровь своих жертв.
Перед самым соприкосновением с верхушками сосен, Кетанг перевел падение в горизонтальный полет. Орочи поджались, прикрывая драгоценное брюхо снизу.
Дождавшись пока еще наиболее нежные ветви, увенчивающие сосны на самом верху, стали царапать туловище, Кетанг выбросил десяток орочей, хватаясь за деревья и тормозя полет.
Скорость упала, но вместе с нею он потерял и высоту, оказавшись ниже уровня деревьев. Пару раз он чуть со всего маху не приложился о толстые стволы, но ему удалось скорректировать направление теми же орочами и увернуться.
Пару орочей при этом он потерял. Они застряли в сучьях и кронах и оторвались. Не беда — потом приползут.
Кетанг уже тормозил всеми орочами. Их у него имелось более сотни, разных длин и толщин, и теперь все он пустил в дело, хватаясь за любое препятствие на своем пути, уворачиваясь, отталкиваясь, и все тормозил, тормозил.
Лес наполнился невообразимым шумом. Ломались ветки и тонкие деревья, каркая, срывались стаи ворон. Наконец чужеродное тело, вторгшееся в сосняк, замерло, похожее на огромного паука в своей паутине, только паутина была живой. Кетанг широко раскинул орочи, уцепившись сразу за несколько наиболее крепких сосен, и повис.
Он настороженно ловил всю поступающую информацию — изображение, звуки, запахи.
Мир вокруг оказался чересчур обитаем и разительно отличался от условий, где он существовал до этого. И чтобы выжить, ему необходимо было срочно замаскироваться.
Ему нужно было тело.
Прапорщик пожарной охраны Николай Иванович Михеев спешил, надеясь успеть домой дотемна. Он знал, что его жена Анастасия, которую он ласково называл Настеной, сейчас ждет его с полной чашей пельменей и запотевшим графинчиком русской.
Поесть супруги любили, поэтому оба были дородные и пышнощекие. Жаль, Бог детей не дал, были б такие же жизнелюбы.
Мотор старенького «москвича» исправно урчал, до Желтовки оставалось километров пять, и приспичило Михеева по нужде. Да и где потом сходишь. В Желтовке пост милицейский, а дольше по обочинам сплошной рынок. От арбузов до девочек, прости меня господи.
Михеев съехал на обочину, заглушил мотор и вышел. После шума двигателя и струящегося воздуха об не сильно аэродинамические формы старенького авто, тишина показалась оглушительной.
